Этаж-42

— Куда уж точней! У меня потом даже горло заболело от сквозняков. — Она заметила на лице Петра настороженно-выжидающее выражение, заметила, что он нисколько не шутит и не насмехается над ней. А чем-то мучается и что его приход к ней может многое значить. Ей вдруг стало не по себе, даже страшно. Она протянула через стол руку и сжала его широкую жесткую ладонь. — Что случилось, говори?

— Случилось? — опустив глаза, переспросил он. — Ничего не случилось… Но один умник… не знаю кто… написал и разослал по всем инстанциям письмо… будто я тебя оскорбил или хотел оскорбить. Понимаешь? Был пьян, потерял над собой контроль и будто…

Ей это показалось смешным, вернуло уверенность и спокойствие, но немного задело. Действительно, есть на свете подлецы… Стоит ли переживать?

— Уверяю вас, Поленька, — строго и серьезно сказал Петр, перейдя снова на «вы», будто хотел отгородиться стеной подчеркнутой вежливости от того, что произошло когда-то на стройке. — Я пришел к вам просить заступничества и помощи. Пришел просить, чтобы вы… Чтобы написали несколько слов. А если не хотите, то чтобы пошли вместе со мной и сказали там, что все это ложь, клевета. Что я вас не обижал и вообще, говоря юридическим стилем, никаких насильственных действий по отношению к вам не применял.

Полина резко вскочила. Она должна ему помочь и обелить перед людьми, перед той! Ну конечно же перед той! О ней он тогда весь вечер только и говорил! Спасите меня, Поленька! Как мне тяжело, Поленька! Я ее люблю, Поленька!

Даже губу прикусила и враждебно глянула исподлобья на Петра, сказала, что может пойти, а может и не пойти, может засвидетельствовать, а может и не засвидетельствовать.

— Тогда передадут на комбинат, — хмуро проговорил он.

— А! На комбинат! — вздрогнула Полина. — Скажут Гурскому. Ясно. — Она заставила себя улыбнуться понимающе, так, как улыбаются, решившись на великодушный поступок ради товарища. — Не унывайте, Петро. Я пойду… Майечка ничего не узнает. — В голосе ее звенела ревность, боль, досада. — Напишу, что вы идеально себя вели.

— Да при чем тут Майя? Лишь бы ваше имя… Чтоб не говорили… чтоб не болтали…

— Я понимаю. Ваше имя, Петенька, останется незапятнанным. Куда мне идти? — Она смело положила свою худенькую ладошку на его мозолистую руку. — И не терзайте себя больше. Договорились?

* * *

В деканате перед зимней сессией от Невирко потребовали характеристику с работы. Он пошел в управление, но характеристики там ему не выдали и посоветовали зайти к товарищу Гурскому, который, мол, позвонит, ежели что. А может, и сам напишет.

Петру это показалось странным. На следующий день после смены поехал на комбинат. В приемной — Полина. Когда он открыл дверь, ее худенькое, удлиненное личико вспыхнуло.

— Я тогда все сделала, как вы просили, — тихо сказала она ему. — Сейчас у Максима Каллистратовича люди, посидите немножко.

Усевшись возле стола, он смотрел на ее тоненькую шейку, на тяжелый узел волос на затылке, и ему вспомнилось, как он тогда, на верхотуре, отважился погладить ее по голове. Она сидела за столом неприступная, строгая, окруженная стопками деловых бумаг. Что-то отвечает людям по селектору, нажимает кнопки, говорит с Гурским, откликается на чей-то телефонный звонок. Петр представил себе все ее сложное «хозяйство» и невольно проникся уважением к этой скромной деловитой девушке. И подумал о том, что иной раз она и ему уделяла внимание, чтобы он спокойно работал, куда-то звонила, что-то кому-то доказывала, спорила, сердилась.

Улучив свободную минутку, Полина открыла дверь и пропустила Невирко в кабинет главинжа.

— Ты? — удивленно поднял брови Гурский. — Проходи, проходи. Садись. Что новенького?

В глазах Максима Каллистратовича — любопытство и в то же время какая-то тревожная напряженность. Машинально переложил бумаги, взял авторучку, словно собираясь что-то записать.

— С каких это пор характеристику для института надо согласовывать с вами? — с легким вызовом спросил Невирко. — Кажется, не один год здесь работаю…

— Ты о чем?

Возможно, он был не в курсе дел Петра.

— Для деканата справку не хотят давать в управлении. Будто я перед кем-то в долгу. — Невирко подавил злую усмешку. — Наверное, из-за анонимки, которую прислали в милицию? Или вы ничего не знаете?

Гурский быстро опустил глаза и обеими руками взялся за краешек стола. На его губах мелькнула непонятная улыбка, он поднял голову, и взгляд его стал пристально-внимательным. Произнес сочувственным голосом, что не только знает, но и посвящен в некоторые подробности.

— Значит, массовое производство! — взорвался Петр.

— Не знаю какое, — сдержанно ответил Гурский, всем своим видом изображая сочувствие. Откинулся назад, скрестил на животе руки: белые манжеты, позолоченные запонки. — Да-а, нехорошая история! Скверная история!.. Ночью, с девицами, с музыкой… Говорят, твой наставник вмешался. Правда?

Не хотелось отвечать: вопрос задан не ради ответа. Петр понял это сразу. Не ради ответа. Его тонко и умело шантажировали. И как быстро сработал механизм! В милицию, к Гурскому!..