Этика Нового Завета

Таковы призвание и задача Церкви. Они противоречат здравому смыслу - вспомним протесты Петра против слов Иисуса о несении креста (Мк 8:31-38)! - но новозаветные тексты единодушно говорят о подражании Христу как пути послушания:

Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов[14] (Гал 6:2).

Некоторые богословы выражали сомнения в том, что крест - подходящая парадигма для христианской этики. Поэтому без пояснений не обойтись[15]. Образ креста не должен использоваться власть имущими, чтобы добиться безропотного страдания беззащитных. Напротив, новозаветные тексты настаивают: путем страдания должна следовать община в целом. Новозаветные авторы постоянно обращаются к образу креста, чтобы призвать людей, имеющих власть и привилегии, отказаться от них ради слабых (Мк 10:42-45; Рим 15:1-3; 1 Кор 8:1-11:1 и т.д.). Яркий пример - патриархальные отношения в семье: именно мужья, а не жены призваны подражать Христу, отдавая себя ради другого (Еф 5:25). Интерпретировать такой текст, заповедующий мужьям любить жен и нежно заботиться о них, как легитимацию угнетения мужем жены или его физического насилия над ней - просто кощунство. Именно образ креста помогает ученикам Христовым, равно мужчинам и женщинам, разглядеть в Новом Завете призыв к отказу от насилия и принуждения[16].

3. Новое творение

Церковь воплощает силу воскресения среди еще не искупленного мира. Понятием «новое творение» мы здесь обозначаем диалектическую эсхатологию, которая красной линией проходит через весь Новый Завет[17]. В нынешнее время, между воскресением и парусией, новое творение уже присутствует, хотя и не полностью.

Все творение совокупно стенает и мучается доныне. И не только творение, но и мы сами, имея первые плоды Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тел наших (Рим 8:22-23).

Эсхатологичность жизни во Христе придает христианскому существованию странную особенность: христиане могут одновременно радоваться в страдании и ждать, когда нынешний порядок вещей пройдет. Мы не можем повторить фразу из популярной рекламы: «Лучше не бывает», - ибо знаем, что будет лучше. Мы - как волхвы у Элиота: нам нет «покоя в старых владеньях»[18].

Или, вспоминая замечательную фразу Павла: церковь – община тех, «на ком встретились концы веков» (1 Кор 10:11)[19]. Мы знаем, что во Христе силы ветхого века приговорены, и уже явлено новое творение. Но утверждать о полном присутствии этого творения пока невозможно, а потому мы делаем эсхатологическую оговорку: «еще не время». Таким образом, новозаветная эсхатология выносит суд как над нашим отчаянием, так и над нашим самодовольством. Всякий раз, когда мы вкушаем хлеб и пьем от чаши, мы возвещаем смерть Господа... доколе Он не придет. Именно в этом аномальном, наполненном надеждой интервале новозаветные авторы и пытаются осмыслить волю Божью об общине[20].

Таковы три образа, которые помогут нам вынести этические уроки из новозаветных текстов. Необходимо, однако, сделать несколько пояснений относительно того, откуда они взялись, как их использовать и каковы их ограничения.

Первое. Не следует полагать, что эти образы - результат строго научного или объективного толкования каких-то новозаветных текстов. Действительно, я пришел к ним в ходе долгих лет преподавания Нового Завета и индуктивного размышления над его цельностью. (Некоторые результаты такой индукции я представил в части I.) Однако не менее верно и другое: на мое критическое прочтение текстов оказала глубокое влияние моя принадлежность к живой верующей общине, которая научила меня видеть в Писаниях целостное выражение рассказа о божественной благодати. Джордж Линдбек, прочитав один из первых набросков моих размышлений о синтезе, справедливо заметил: они «опираются на магистральную христианскую традицию канонического прочтения, восходящую к Иринею Лионскому», и отражают богословие, «полностью созвучное христологическим, три-нитарным и антимаркионитским решениям церкви»[21]. Общинные обычаи и традиции интерпретации повлияли как на мое решение дескриптивной задачи, так и на мой синтез. Это - яркая иллюстрация того, о чем я говорил ранее: все четыре задачи новозаветной этики тесно взаимосвязаны и пересекаются.