Этика Нового Завета

(Б) Синтетический аспект. Как мы уже видели, при построении своей этической позиции Нибур использует относительно узкий спектр новозаветных текстов. В Евангелиях он сосредотачивает внимание на «Иисусовой этике», особенно как та выражена в Нагорной проповеди. Иными словами, он занимается высказываниями Иисуса, а повествовательное обрамление, по сути, исключает. Павла он цитирует также очень выборочно: для него особенно важны Рим 7 как классическое выражение «бессилия и греховности человеческой природы»[32], но он почти не обращает внимания на Рим 8 с их описанием преображенной жизни в Духе. Остальной Новый Завет Нибур практически не использует: Евангелие от Иоанна, Деяния Апостолов, Пасторские послания, Послание к Евреям, Послание к Иакову и Откровение не входят в его функциональный канон[33]. Ну а как обстоят дела с Ветхим Заветом? Нибур довольно часто указывает на классических пророков как на образец «пророческой религии», но редко цитирует конкретные отрывки из пророческой литературы. В целом, такую ограниченность в использовании библейских источников нельзя не признать одной из слабостей нибуровского метода.

Тексты, которые противоречат такому синтезу новозаветной вести, Нибур рассматривает как выражение «невозможного идеала». Он считает, что они не мешают его программе христианского реализма, а просто показывают идеализированные нормы, в полной мере на практике не выполнимые. Аналогичным образом, новозаветные отрывки, содержащие апокалиптические видения или говорящие о пришествии Царства Божьего, Нибур читает как символические выражения той истины, что «лишь окончательная гармония жизни с жизнью в любви может быть высшей нормой [человеческого] существования»[34]. Подобные символы надо воспринимать «серьезно, но не буквально», ибо буквальное их прочтение «поставит под угрозу библейское представление о диалектических взаимоотношениях между историей и сверхисторией»[35]. Иными словами, новозаветная эсхатология утверждает, что «продолжающийся элемент противоречия в истории принимается как ее постоянный характер»[36]. Стратегия демифологизации (впрочем, Нибур не пользовался этим бультмановским понятием) необходима, чтобы привести новозаветных авторов в согласие как свидетелей о вечно парадоксальном положении человека[37]. Надо отдать Нибуру должное: он уделяет массу внимания трудным случаям, отрывкам, которые грозят опровергнуть его подход к христианской этике. Внимание к ним - важная составная часть программы Нибура, ибо Новый Завет не содержит прямых оснований для «реалистического», консеквенциалистского подхода к этике. Тем не менее Нибур находит библейские аргументы в его пользу, именно подчеркивая радикальность новозаветных требований, а затем используя аккомодационалистскую герменевтику.

Поскольку Нибур не пытается дать всеобъемлющий синтез новозаветного этического учения, нелегко указать на ключевой образ, который руководит его прочтением Нового Завета. Фундаментальной объединяющей темой новозаветного свидетельства он считает идеал любви, но ключевыми образами в реальном применении Нового Завета к нормативным этическим вопросам у него становятся «борьба» и «равновесие».

(В) Герменевтический аспект. Способ апеллирования Нибура к новозаветным текстам важен для его этических построений. Нибур не выказывает интереса к применению конкретных библейских правил к современной ему нравственной проблематике, но черпает из Писания прежде всего принципы нравственной рефлексии или, на более высоком уровне абстракции, идеалы (например, любовь), из которых выводимы принципы (например, равная справедливость). Нравственный выбор в конкретных ситуациях осуществляется через определение того, какое действие лучше всего соответствует данным принципам. Нибур нигде не рассматривает Новый Завет как источник образцов для действия. (Это - следствие его невнимания к повествовательному измерению текстов.) Нигде у него мы не находим отношения к рассказам об Иисусе, Павле или ранней Церкви как образцам для поведения.