Этика Нового Завета

Очевидно, что для Нибура пацифизм - периферийная позиция, подходящая только для аскетики. Христиане, желающие быть «ответственными» членами общества, понимают: невозможно жить в истории и не грешить, а потому, увы, невозможно не запачкать руки в политической драке и жестокости. «Вместе с Августином мы должны осознать, что мир на земле достигается борьбой»[27].

Занимая эту нормативную позицию по вопросу о насилии, Нибур не отрицает авторитета Нового Завета. Он лишь пытается уважать Иисусов идеал любви «реалистическим» приближением к его требованиям, - когда надо, через насилие.

С точки зрения Нибура, на необходимость такого рода адаптации указывает и новозаветное представление о человеческой природе. Снова и снова Нибур цитирует Рим 7 как отражение библейской антропологии:

Пророческое христианство... требует невозможного и самим этим требованием подчеркивает бессилие и греховность человеческой природы, исторгая из человека крик отчаяния и покаяния: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю... Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?»[28]

Пацифисты, утописты и либеральные оптимисты не способны увидеть «прозрения религии, знающей, что закон любви есть неосуществимая возможность, и умеющей признаваться: «Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего»»[29]. Люди вовлечены в диалектическую дилемму между свободой и смертностью. Хотя у них есть способность к самотрансцендентности, им присущ и грех. Из-за греховности человеческой природы эгоизм продолжает утверждать себя в исторических ситуациях. Поэтому для восстановления и поддержания равновесия сил, требуемого принципом равной справедливости, не обойтись без принуждения и насилия. Эта неоднозначность положения человека, в полной мере раскрываемая лишь библейским учением о человеке, делает насилие неизбежной частью реалистической христианской этики.

Постановка диагностических вопросов

С учетом вышесказанного попробуем разобраться в герменевтической стратегии Нибура, используя диагностические вопросы, о которых мы говорили в предыдущей главе. (См. краткий перечень в конце главы 11.)

(А)Дескриптивный (описательный) аспект. Насколько точны и адекватны толкования Нибуром цитируемых им текстов? В целом Нибура нельзя назвать внимательным экзегетом. Его интересуют большие богословские идеи и темы, а не аккуратная экзегеза библейских текстов[30]. Обычно он использует эти тексты не как источник своих богословских построений, а просто как иллюстративный материал.

Экзегетические дискуссии встречаются у Нибура редко. Как правило, он ограничивается краткими, в одно предложение, отрывками, приводя их как максимы или выражения религиозных истин. Используя евангельские материалы, Нибур не обращает особого внимания на повествовательный контекст цитируемых им высказываний. Не пытается он и провести грань между аутентичными речениями исторического Иисуса и последующими добавлениями общины. Поскольку Нибур учился и написал большинство работ еще до развития «анализа редакций», не удивительно, что он не рассматривает богословие отдельных евангелистов. Что касается Павла, то интерпретация Нибуром его посланий находится под сильным влиянием экзегетических традиций Реформации, делающих упор на оправдание грешника через веру. Эта тема затмевает конкретные этические учения Павловых посланий, и Нибур в типичной для своего времени манере не рассматривает учение Павла об оправдании в его историческом контексте - как ответ апостола на проблемы иудео-христианских отношений.

Время от времени мы видим своего рода демифологизацию. Например, слова Лк 10:20 («Тому не радуйтесь, что духи вам повинуются; но радуйтесь тому, что имена ваши записаны на небесах») Нибур перефразирует так: «Ищите удовлетворение не в победе над злом в земном бытии, а в соответствии вашей жизни ее высшему идеалу»[31]. Обычно он не приводит аргументов в пользу подобных интерпретаций: они у него практически самоочевидны.