Этика Нового Завета

Нигде Хауэрвас не включается в экзегетические дебаты относительно композиции и логики шести антитез в Мф 5:21-48. Нигде он не исследует исторический фон I века для таких действий, как подставление другой щеки и прохождение лишнего поприща (Мф 5:39-41). Нигде он не задается вопросом о том, где именно Писание или какой-либо другой источник заповедует Иисусовым слушателям ненависть к врагам (Мф 5:43). Нигде он не разбирает смысл слова teleios («совершенный»; Мф 5:48). Одним словом, он не предпринимает никаких экзегетических шагов, необходимых для демонстрации того факта, что язык текста обосновывает (или не обосновывает) этику ненасилия[214]. Предполагается, что нужду в подобных обременительных задачах устраняет принадлежность к общине, которая уже «правильно» представляет смысл текста и осуществляет его на практике, не задавая ни одного из упомянутых вопросов. Читатель сначала должен стать пацифистом, - и тогда он или она увидит, что текст учит ненасилию. Однако способно ли читателя-непацифиста изменить прочтение подобного текста? Хауэрвас вроде бы не оставляет для этого возможности. Не объясняет он и того, как непацифистская (по преимуществу) христианская традиция может быть подвергнута критике и исправлению со стороны меньшинства, к которому принадлежит и он сам.

Книгу «Выпуская на волю Писание» отличает и открытая враждебность к исторической критике. При этом Хауэрвас почему-то именует ее «историко-критическим методом» (термин, устаревший поколения на два, а то и больше!)[215]. В своих более ранних трудах он признавал важность тщательной экзегезы[216] и прямо ссылался на работы по библеистике. В статье «Иисус: рассказ о Царстве» он использует не только йодеровскую экзегезу, но и исследования таких авторов, как Э. Тинсли, Э. Харви, Джон Ричиз и Нильс Даль. И даже отвергая историческую критику в качестве метода, Хауэрвас признает, что в прошлом ее результаты принесли ему определенную помощь.

Конечно, я учился у исторических критиков - критиков, чья деятельность, на мой взгляд, часто лучше их теории[217].

Однако в последнее время Хауэрвас все более и более отходит от использования критической экзегезы для интерпретации Нового Завета. В книге «Выпуская на волю Писание» он отстаивает и реализует такой стиль разъяснения текста, который не опирается на разработки в области научной библеистики. По его мнению, проблема заключается в том, что «критика высокого уровня» попала в плен к идеологии, чуждой политике церкви. «Например, - утверждает он, - большинство исследователей, наученных библейской критике... считают экзегетическую традицию, предшествовавшую возникновению исторической критики, препятствием к пониманию истинного смысла текста»[218]. Всякому, кто знаком с современными сложными герменевтическими спорами в библеистике, - особенно глубокое внимание уделяется Wirkungsgeschichte текстов[219] - такое огульное суждение (по сути, карикатура) не может не показаться признаком воинствующего невежества!

Откуда же Хауэрвас взял свой подход к библейской интерпретации? Предисловие, которым он снабдил «Выпуская на волю Писание», поистине обезоруживает. Хауэрвас говорит, что корни его знания уходят в труды великих церковных богословов:

На самом деле я не знаю хорошо «текст» Библии: богословию я учился по учебным планам, сформированным протестантским либерализмом. Впрочем, сей процесс был более «библейским», чем я полагал, ибо сейчас я считаю, что это замечательно: учить Писание по сочинениям Фомы Аквинского, Лютера, Кальвина, Барта и Йодера[220].

Итак, сам же Хауэрвас признается: описание им содержания Нового Завета эклектично и несамостоятельно. Тем не менее, вопреки отсутствию у него экзегетического анализа и (как он сам говорит) глубокого знания новозаветных текстов, его общая концепция церковной жизни хорошо гармонирует со свидетельством Нового Завета. Сам он, несомненно, приписал бы последнее обстоятельство своей опоре на традицию. Прав ли он, или в данном отношении его деятельность, подобно деятельности нелюбимых им исторических критиков, «лучше его теории»? Как бы то ни было, описание Хауэрвасом новозаветной этической концепции опирается на труды его великих предшественников, в отличие от него кропотливо поработавших над экзегезой текстов.