Этика Нового Завета

(Б) Синтетический аспект. Хауэрвас цитирует Новый Завет часто, но в этих ссылках не просматривается системы. Он не делает систематической попытки охватить весь спектр канона в едином синтезе. Как отмечает в своем анализе Джеффри Сайкер, Хауэрвас любит апеллировать к синоптикам (особенно Нагорной проповеди, марковским предсказаниям о Страстях и рассказам Луки о божественном милосердии по отношению к нищим и слабым), но почти никогда не цитирует Евангелие от Иоанна[221]. Из основных Павловых посланий он временами цитирует Послание к Римлянам и Первое послание к Коринфянам. По-видимому, особенно любимо им Послание к Ефесянам[222]. С другой стороны, Пасторские послания, Послание к Евреям и Иоаннов Апокалипсис не входят в функциональный канон Хауэрваса. Учитывая его акцент на рассказ и пример святых, особенно странно, что он почти не использует Деяния Апостолов. (Хотя, казалось бы, именно они послужат ему неистощимым источником рассказов о святых.) В общем и целом, основное внимание он уделяет синоптическим Евангелиям, ибо именно в них полнее всего рассказано об Иисусе.

Как Хауэрвас обращается с текстами, которые противоречат его синтезу канонической вести? На этот вопрос можно дать два разных ответа.

С одной стороны, Хауэрвас попросту игнорирует такие тексты. Поскольку в своих рассуждениях о нравственной жизни он не претендует на охват всех новозаветных свидетельств, он не считает необходимым, к примеру, объяснять, какое место в рассказе о Царстве занимают Пасторские послания или Иоаннов Апокалипсис.

С другой стороны, Хауэрвас с удовольствием отмечает многообразие Евангелий: дескать, отсюда видно, что жить в верности можно разными способами[223]. Он одобрительно цитирует слова Джозефа Бленкинсоппа о том, что каноническое многообразие «наводит на мысль: община должна быть готовой принять творческие противоречия как одну из постоянных особенностей своей жизни»[224]. Отчасти Хауэрвас здесь делает вид, что поступает добровольно, когда на самом деле у него нет другого выхода. (Учитывая его акцент на гибкость и находчивость как отличительные особенности паломнической общины, каноническое многообразие предоставляет церкви спектр возможностей, которые могут быть полезны в разное время и в разных местах.) Однако есть и еще кое-что:

Канон выделяет как Писание те тексты, которые необходимы для церковной жизни, не пытаясь разрешить их явное многообразие и/или даже противоречия[225].

Хауэрвас нигде не пытается разрешить внутриканонические противоречия через тщательный экзегетический анализ (в отличие от Йодера) или через исторические гипотезы относительно происхождения и развития новозаветных традиций. Он смотрит на канон как на большое собрание рассказов, которые в совокупности составляют бессистемное, но полезное церковное наследие.

Можно ли выделить ключевые образы, помогающие Хауэрвасу поместить новозаветные тексты в фокус? В «Нравственном авторитете Писания» он говорит:

Я убежден: Библию лучше всего можно описать (будь то для нравственного или церковного использования) через образ повествования, рассказа[226].

Однако категория рассказа - не конкретный образ, а описание формального жанра. Пожалуй, вернее всего считать образами, ключевыми в пересказе Хауэрвасом истории Иисуса, путешествие и крест. (Такие большие темы, как прощение и миролюбие, не являются независимыми образами. Они представляют собой интерпретацию Хауэрвасом Креста.) В отличие от Йодера, для которого главное - Крест как средоточие евангельских повествований, Хауэрвас более последовательно уделяет внимание описаниям взаимоотношений Иисуса с учениками, тем самым находя в рассказе основу для продолжающегося паломничества Церкви. Да, telos этого паломничества - Крест, но Хауэрвас придает не меньший вес и другим взаимоотношениям и поступкам в течение пути. Образы церкви и креста драматизируются в литургических празднованиях церкви, которые учат нас, как формировать общинную жизнь, чтобы правильно читать рассказ.

Таинства инсценируют рассказ об Иисусе, а потому формируют общину по его образу[227].

(В) Герменевтический аспект. Как апеллирует Хауэрвас к новозаветным текстам при формировании этических норм? Правила и нормы не играют почти никакой роли в его конструктивной этике. Более того, его акцент на рассказ и формирование характера задуман именно как альтернатива подобным подходам.

Природа христианской этики определяется тем фактом, что христианские убеждения имеют форму рассказа или, скорее, ряда рассказов, составляющих традицию, которая в свою очередь создает и формирует общину. Христианская этика начинается не с акцента на правила или принципы, но с привлечения нашего внимания к повествованию, которое рассказывает о промысле Божьем в отношении творения[228].

Рассказы, передаваемые традицией, служат образцами для действия церкви. Пример святых, которые, в свою очередь, подражали Иисусу, - то, в соответствии с чем община должна строить свою жизнь.