Этика Нового Завета

Быть учеником, значит, быть частью новой общины, нового государственного устройства, которое сформировано в соответствии с послушанием Иисуса на кресте. Евангелия - конституции этого нового государственного устройства. Евангелия - не только описание какого-то человека, но и учебники для подготовки, необходимой для того, чтобы войти в новую общину. Быть учеником, значит, разделить рассказ Христов, участвовать в реальности Божьего владычества[229].

Однако нельзя забывать: Хауэрвас совершенно не склонен «использовать» Новый Завет как источник информативных аналогий для этического поведения. Он предпочитает говорить иначе: «Бог использует Писание, чтобы помочь церкви сохранить верность»[230]. Довольно редко апеллирует он к каким-то конкретным действиям Иисуса как к образцам для христианского поведения. Вместо этого он рассматривает рассказ как орудие, которое формирует общину. С одобрением цитирует слова Роуэна Уильямса о том, что рассказ об Иисусе - «не только образец» процесса спасения. Скорее, «это рассказ, который сам является незаменимым орудием в завершении данного процесса»[231]. Таким образом, в отличие от Йодера, придающего большое значение аналогической рефлексии общины в ее подражании Иисусу, Хауэрвас делает упор на такое формирование добродетели в характере общины, при котором она интуитивно исполняет волю Божью.

Мир новозаветных символов также играет важную роль в конструктивной этике Хауэрваса, ибо «первая задача» христианской этики - «помочь нам правильно видеть мир»[232]. Делая рассказ об Иисусе критерием в своем осмыслении реальности, «христиане обретают способность видеть мир точно и без иллюзий»[233].

Задача христианской этики состоит в том, чтобы помочь нам творчески осмыслить значение Царства Божьего... Христианская этика - это дисциплинированная деятельность, которая анализирует и проверяет образы, наиболее подходящие для организации христианской жизни в соответствии с центральным убеждением: мир обрел искупление через служение Иисуса Христа[234].

Разумеется, рассказ о Царстве учит нас не только правильному взгляду на мир, но и богопознанию, - характер же Бога открыт в рассказе.

Библейское повествование не только «передает характер», но и дает общине способность жить в соответствии с такими рассказами. Иудеи и христиане верят: это повествование передает характер Бога и тем самым приводит нас в соответствие с Его характером[235].

Получается, что для этики Хауэрваса роль новозаветного повествования как творца реальности даже выше, чем его роль как образца. Главная функция Писания - формировать наше видение.

Как в богословской этике Хауэрваса авторитет Писания соотносится с другими авторитетами? Из всех богословов, которых мы рассматриваем в данной главе, Хауэрвас делает наибольший упор на герменевтическую роль традиции. По его мнению, «Писание может быть верно интерпретировано лишь в обычаях народа, конституируемого Евхаристией»[236]. С восторженным одобрением цитирует Хауэрвас Догматическую конституцию «О Божественном Откровении», изданную Вторым ватиканским собором:

Священное Предание и Священное Писание составляют единый священный залог Слова Божия, вверенный Церкви... Обязанность подлинно толковать написанное или переданное Слово Божие было вверено одному живому Учительству Церкви, власть которого осуществляется во имя Иисуса Христа[237].

Вне интерпретации, санкционируемой общинной традицией, правильной интерпретации Писания быть не может. Важно понять: Хауэрвас, подобно католической традиции, на которую он здесь ссылается, никогда не противопоставляет Писание и традицию и не подчиняет Писание традиции. Скорее, традиция воплощает смысл Писания. Или, точнее говоря, Писание донесено до нас через посредство традиции так, что не существует «Писания» вне традиции. Никаким другим способом и методом к библейской истине прийти нельзя, ибо «Церковь создает смысл Писания»[238].

Соответственно, классическая протестантская идея, что Писание может бросить вызов традиции и судить ее, есть чистой воды иллюзия. Она предполагает, что к смыслу Библии можно прийти без посредников, - по мнению Хауэрваса же, это вообще невозможно.

Когда ты понимаешь, что Церковь играет более определяющую роль, чем текст, у тебя больше нет «смысла» текста, и тебе он не нужен[239].

Эта декларация имеет колоссальное значение для герменевтики. Ключевой вопрос же заключается в том, может ли Хауэрвас жить в соответствии с ней[240].

Разум, в смысле автономного человеческого разума, не играет никакой роли в этике Хауэрваса, ибо объективная рациональность невозможна. «Мы не в силах найти вне нашей истории точку, в которой можно было бы спокойно укоренить наши нравственные убеждения. Мы должны начать в середине, то есть мы должны начать внутри повествования»[241]. Церковная традиция учит нас рациональности, которая согласуется с христианскими убеждениями.