Этика Нового Завета

По мнению Haysа, отрывки вроде 5:28-29 - поздняя вставка «церковного редактора», который попытался сообразовать радикальную богословскую концепцию Иоанна с более стереотипными христианскими взглядами[27]. Другие исследователи разработали гипотезы посложнее. К примеру, Реймонд Браун считает, что 5:28-29 - достаточно раннее предание из Иоанновой общины, которое первоначально не было включено в четвертое Евангелие, но на поздней стадии было добавлено редактором (автором 1 Ин?), который попытался предотвратить неверную интерпретацию (вроде Haysовской!) образных высказываний евангелиста о реализованной эсхатологии[28]. Однако почему, собственно, мы обязаны считать, что подобные отрывки (см. также 6:39-40, 44, 54; 12:48) суть поздние редакционные вставки? Этого, конечно, исключать нельзя, но то, что мы имеем перед собой, - текст, в котором настоящая и футуристическая эсхатология парадоксальным образом идут рука об руку. (Обратим особое внимание на 6:54: «Ядущий Мою плоть, и пьющий Мою кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день».) Если, как верно замечает Браун, «в проповеди самого Иисуса сочетались эсхатология реализованная и футуристическая»[29], почему мы должны исключать возможность такого же сочетания у четвертого евангелиста? Одним словом, объяснение лучше искать не через анализ источников, а в богословском направлении.

Более других евангелистов Иоанн подчеркивает важность судящей и жизнетворной силы Слова Божьего в настоящем. Однако эта Весть была бы ущербной без одновременной надежды на будущее воскресение, которое предвещает нынешний опыт «вечной жизни». Ведь Иоанн хочет не заменить надежду на будущее настоящей славой, а просто подчеркнуть полноту жизни, которую Иисус уже предлагает верующим. Значимость этой богословской концепции для этики четвертого Евангелия не очень разработана, но мы можем высказать некоторые предположения.

Основания и нормы для этики содержатся исключительно в личности Иисуса. В мотивации к этическому поведению будущие награды и наказания играют минимальную роль. Действительно значимо лишь одно: жить в настоящем так, чтобы в жизни проявлялась любовь Бога во Христе. Евангелист специально не оговаривает, в каких видах поведения это должно выражаться, но пребывающие во Христе интуитивно знают, как поступать правильно, и поступают в соответствии с этим знанием. В Первом послании Иоанна содержится поразительное утверждение:

Всякий, рожденный от Бога, не делает греха... он не может грешить, потому что рожден от Бога (1 Ин 3:9).

Однако тот же самый автор ранее писал: «Если говорим, что не имеем греха, - обманываем сами себя, и истины нет в нас» (1 Ин 1:8). Как согласовать эти утверждения? Для Иоаннова корпуса, как и для остального Нового Завета, единственное возможное решение этого парадоксального конфликта между индикативом и императивом лежит в эсхатологической надежде на будущее:

Возлюбленные! Мы теперь дети Божьи, но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть. И всякий, имеющий эту надежду на Него, очищает себя, так как Он чист (1 Ин 3:2-3).

4. Повествовательный мир Иоанна как контекст для действия

Итак, мы наметили контуры символического мира Иоанна. Теперь можно попытаться сделать некоторые выводы: как этот мир предоставляет контекст для нравственного суждения и действия?

Первое. В повествовательном мире Иоанна время сжимается и уходит на задний план. Иисус - вечный Логос. Поэтому Он не привязан к прошлым историческим событиям и традициям. Он может говорить с общиной в любой момент истории. Духовное единство общины с Иисусом столь глубоко, что невозможно провести четкую грань между опытом общины и событиями жизни Иисуса. Прошлое и настоящее накладываются друг на друга, так что история Иисуса становится историей общины, и наоборот[30]. Между Иисусом и евангелистом словно не существует временной дистанции. Понятие о времени у Иоанна ближе всего к таковому у Матфея и находится на противоположном полюсе от Луки с его заботой о хронологической последовательности и упорядоченности. Будущий аспект эсхатологической надежды частично (но не полностью!) затмевается Иоанновым празднованием единения с Иисусом в настоящем.