Этика Нового Завета

Иоаннов взгляд на проблему греха лучше всего резюмируется в следующих словах: «Дети мои! Я пишу вам это, чтобы вы не грешили. Но если кто согрешил, мы имеем Ходатаем перед Отцом Иисуса Христа, праведника» (1 Ин 2:1).

Шестое. Присутствие наставляющего общину Параклета дает ей утешение и нравственную уверенность. Перед лицом гонений и отвержения миром Святой Дух, чье действие проявляется в пророческих речениях в общине, поддерживает и направляет Церковь в трудные времена. А поскольку Дух утверждает жизнетворную силу Иисуса, Иоанново представление о христианской жизни носит, вопреки всем несчастьям, глубоко радостный характер.

Седьмое. Слово Божье подрывает мирские понятия о власти. Иоанн рисует еврейских вождей и римских чиновников людьми, которые рвутся обрести контроль над событиями, над которыми они не властны. Гейл О'Дей точно описывает суд Иисуса перед Пилатом:

Читатель видит правителя, наделенного всеми атрибутами власти, который имеет право казнить... И этот правитель беззащитен перед лицом подлинной власти и жизни[33]. Поскольку Крест - событие, путем которого Иисус возносится и обретает прославление, природа власти получает отныне иное и парадоксальное определение. В этом Иоанн един со всеми остальными новозаветными свидетелями, и это имеет колоссальную значимость для любых этических размышлений об использовании власти.

Восьмое. Подрыв власти - лишь одно из проявлений своего рода иронии. Иоанн неоднократно прибегает к иронии. Он вводит диалоги, которые имеют для христианского читателя дополнительный смысл, сокрытый от собеседников Иисуса[34]. Такая ирония рождает групповую солидарность в общине толкователей, которые могут адекватно отреагировать на намеки евангелиста. Возьмем, например, фразу первосвященника Каиафы:

Вы ничего не знаете! Вы не понимаете, что вам лучше, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб (Ин 11:496-50).

Каиафа имеет в виду: «Лес рубят - щепки летят». Однако Иоанн и его читатели считают его слова справедливыми совсем в ином смысле - далеком от того, который вкладывал в них сам Каиафа. Заметим: здесь ирония - не просто тонкий литературный прием. Она помогает выразить богословское убеждение: мир не познал Того, через кого пришел к бытию (ср. Ин 1:10-11). Откровение Бога в Иисусе парадоксально, и познать Иисуса невозможно, не усвоив этот парадокс.

Девятое. В четвертом Евангелии воплощение подвергает деконструкции дуализм. Как бы подозрительно ни относился евангелист к миру сему, он не докетист и не враждебен к творению. Более того, при внимательном рассмотрении видно: Слово, ставшее плотью, утверждает благость и значимость творения. Все творение дышит жизнью Логоса, вне которого нет жизни (Ин 1:1-4). На подсознательном уровне это убеждение находит выражение в мастерском использовании Иоанном природных, земных символов для рассказа о Слове: воды, вина, хлеба, света, двери, овец, зерна, виноградной лозы, крови, рыб. Истина Логоса явлена только через посредство этих символов. Ни один другой новозаветный текст не содержит столь яркого описания Вечного с помощью образов из обычной жизни. В результате обыденное преображается. Вопреки простоте языка четвертого Евангелия оно создает эстетически богатый и сильный образ Иисуса. И если читатель действительно почувствует четвертое Евангелие, он едва ли окажется столь нравственно слеп, что будет проповедовать израненному человеку о душе, не обращая внимания на его раны[35]. Ученики Иоаннова Иисуса - Иисуса, омывающего грязные ноги и плачущего у гробницы Лазаря, - узнают этику, которая любит «не словом или языком, но делом и истиной» (1 Ин 3:18), ибо последуют за Господом, отдающим собственную плоть ради жизни мира (Ин 6:51).

Глава 7. Экскурс: роль «Исторического Иисуса» в Новозаветной этике

1. Почему не начать с Иисуса?

Авторы книг по новозаветной этике часто начинают с подробного анализа этических учений Иисуса. Например, «Новозаветная этика» Вольфганга Шраге уделяет более сотни страниц «Эсхатологической этике Иисуса», и лишь затем дает краткий обзор (25 страниц) «Этические акценты в синоптических Евангелиях»[1]. Его в первую очередь интересует личность Иисуса, евангелистов же он рассматривает просто как редакторов, которые внесли небольшие изменения в известные им традиции. Я расставляю акценты иначе: меньше внимания уделяю Иисусу и гораздо больше - этическим позициям евангелистов. Пожалуй, уместно объяснить, почему я пользуюсь именно такой методологией. Почему не начать с реконструкции этики Иисуса из Назарета?