Это
Люк: ему то ли пять, то ли шесть лет, улыбается как безумный, у него не хватает передних зубов.
Я и Люк: семь или восемь, в костюмах штурмовиков на Хэллоуин.
Снова я и Люк: девять или десять, мы в моем кинотеатре смотрим на экран, полный звезд.
Пенни была права: Люк реален.
Эти воспоминания не стерты из памяти, они – здесь. Все они здесь.
Мое зрение проясняется.
Губы Люка крепко сжаты, он оглядывает кафе, его глаза встречаются с моими – и его руки падают вдоль тела, словно ему вручили пару тяжеленных камней.
Целую минуту Люк стоит неподвижно, и я начинаю гадать, очухается ли он. Потом он пересекает зал и пододвигает к столику стул. Одни ребята здороваются с ним, других явно впечатляет его появление, и я не понимаю, в чем тут дело. Такое впечатление, что он тоже куда-то пропадал на год.
Он ничего мне не говорит.
– Люк? – наконец обращаюсь к нему я.
– О.
Обиженный и сконфуженный, сажусь на свое место. Начинаются малопонятные разговоры.
– Твои волосы… – говорит одна из девушек. – Они никогда не были такими длинными.
Я понятия не имею, хорошо это или плохо, и потому не могу сообразить, что лучше: поблагодарить или промолчать. Я подумываю, а не сказать ли ей, что мне долгое время не было позволено брать в руки ножницы и что даже сейчас, когда запрет уже не действует, я по-прежнему
Кто-то с интересом спрашивает:
– И что ты собираешься теперь делать, когда вернулся?
Теперь, когда я вернулся? Я привык фантазировать об избавлении. Прокручивал в голове фильмы, в которых людей похищают, потом освобождают, но на этом все и заканчивается. После этого
Все смотрят на меня, ждут, что я отвечу.
– Он поедет в Диснейленд, – говорит Люк, и сарказм в его голосе сбивает меня с толку.
Напряженное молчание длится до тех пор, пока какой-то парень, которого я не узнаю, не нарушает его.
– Ты расскажешь нам, что произошло? В интернете…
– Заткнись, Брэкстон, – обрывает его Люк. – Он не обязан нам ничего рассказывать.
– Да я просто спросил. Остынь.
– Сайе действительно не обязан что-то рассказывать, – соглашается Бриа. – Если только он не хочет этого…
– Ага, потому что мы приехали из-за тебя. Чтобы тебя
Теперь все смотрят на меня блестящими жадными глазами.
У меня болят лодыжки. Ботинки жмут. Кто-нибудь заметит, если я их сниму? И что будет, если заметит? Наклоняюсь, чтобы развязать шнурки, и тут кто-то хватает меня сзади, и утробный голос гремит мне в ухо:
– Срань господня, ты действительно вернулся.
Стараюсь выровнять дыхание, а тем временем огромный парень с густыми черными бровями выдергивает из-под меня стул.
– А все думали, тот паршивый лузер убил тебя.
– О боже, Гаррет прав, – говорит Бриа. – Полиция считала, что Диллон Блэр и его друг…
– Эван Замара, – подсказывает кто-то.
– Эван стал таким сексуальным, – говорит какая-то девушка, но, когда ее соседка произносит тихое
– Полицейские пришли к выводу, что Эван тут ни при чем – у него вроде как алиби.
– Но что касается того рыжего парня, Блэра, все говорят, его родители типа обанкротились, расплачиваясь с адвокатами.
– Так ему и надо, – фыркает Бриа. – Он угрожал убить тебя.
И я вспоминаю.
Блэр выталкивает меня на середину коридора.
Блэр кричит:
– Не сомневаюсь, этот парень ненавидит тебя, – хихикает кто-то. – На твоем месте я боялся бы повстречаться с ним в темном переулке.
Все опять молчат, а я слежу за направлением их взглядов, устремленных на… как там его зовут?
Верно. Брэкстон.
Сидящие за столом хмуро смотрят на него, пока Гаррет не произносит:
– О чем, твою мать, вы все толкуете? – Он бьет меня в плечо, привлекая к себе мое внимание.
– В конце-то концов, чувак, тебя похитил серийный убийца!
Никто прежде не называл так Калеба – по крайней мере, в моем присутствии.
Мне кажется, это неправда. Он не такой. Он… я не знаю.
Гаррет смотрит на меня прямо-таки с обожанием.
– Я не сомневался, твою мать, что ты удерешь от него. – И он вещает что-то о том, что выживают только сильнейшие, окружающие поддакивают ему на разные голоса, клянутся, что они тоже знали, что я обязательно спасусь, что, наверное, все это время я вынашивал хитрый план побега. Вскоре все голоса сливаются в одну сплошную какофонию, но я вычленяю из нее такую вот фразу:
«
Шестьдесят девять