Это я тебя убила

Как легко она признается в чувствах. Все эти «счастливой», «глупой», она словно вообще ничего не стыдится, и, судя по дрогнувшим губам Орфо, для нее это так же удивительно, как для меня. Мы совсем другие, все вокруг нас другие. И кажется, это даже не вопрос принадлежности к разным народам: не скажу, что знакомые мне игаптяне потрясали открытостью, скорее, наоборот, это довольно замкнутые, хитрые люди, под стать своим монолитным домам и гробницам.

Орфо часто-часто моргает, не скрывая замешательства, я тоже ощущаю неловкость.

– Ты что, это же здорово, – наконец с новой неуверенной улыбкой изрекает она. – Я рада! Мне такого чувства очень не хватает.

Теперь я опускаю глаза. Мне тоже, но я не найду мужества признаться, хотя бы потому, что я свободы и безмятежности уж точно не заслуживаю. Дыхание перехватывает от новой непрошеной мысли: а Орфо? Имеет ли она право жаловаться на…

Ответ жжется. Имеет. Конечно, имеет. При всех непрощенных обидах я не смею, просто не смею забывать, что стало прологом нашей трагедии. Не волшебство, а четыре трупа на песке, вот же они, вот: стоит повернуть голову, и они будут лежать по правую руку от нас, правда, почему-то в ряд, а не крестом. Кирия, Гофу…

– Эвер? – окликает Орфо.

Я поворачиваю вправо голову. Четыре продолговатых, утопленных в песке валуна правда напоминают тела, а вокруг них растут мелкие россыпи маков. Но все-таки это лишь камни.

– Все в порядке. – Я улыбаюсь под ее обеспокоенным взглядом. Только не спрашивай, молю, ничего не спрашивай.

– Не спи. – Ее пальцы вдруг сжимают мои, ладонь соприкасается с ладонью. Осторожно. Успокаивающе. – А то мы никогда не дойдем. – Ее большой палец гладит тыльную сторону моего запястья. Я не вырываюсь, скованный внезапным теплом, но старательно избегаю взгляда наблюдающей за нами Клио. Орфо улыбается ей уже без тени угрозы, медлит, а потом, выпустив мою руку, все-таки вручает мне корзину. – Твоя очередь. А нам надо пошептаться. Топай.

Все-таки эти словечки, у которых даже тон скорфусовский… «Топай». Но я покорно иду, а Орфо, взяв за руку уже Клио, делает все, чтобы обогнать меня. Не могу не тянуть шею раз за разом: подспудно боюсь услышать шипение, а в нем: «Не смей прикасаться, он мой». Я же умру от стыда, не только за себя, но и за нее. До хруста сжимаю ручку корзины, напрягаю слух, но две принцессы, ушагавшие уже на приличное расстояние, вряд ли ссорятся. Орфо действительно склонилась к уху Клио, приобняв ее за плечи, и горячо, быстро говорит. Клио сосредоточенно слушает. Бегло оборачивается, шлет мне теплую улыбку. Кивает. Что-то отвечает, и Орфо тоже улыбается в знак одобрения. Они снова берутся за руки – и несутся вперед, туда, где за невысоким утесом, искрошенным от времени и поросшим развесистыми смоковницами, светлеет наша цель. Я намеренно замедляю шаг еще немного. Пусть. Пусть Клио увидит это первой.

Оглядываюсь, проверяя, как там целеры. Нормально: идут ближе, чем прежде, но все так же разговаривают, пересмеиваются, соприкасаясь плечами и запястьями. Задумчиво цепляюсь за них более внимательным взглядом, ловлю взаимные улыбки. Между ними явная идиллия, но на очередном шаге Ардон вдруг рушит ее, ощутимо, хрустко ударив Рикуса по спине и проворчав: «Не горбись!» Физалец, тоже что-то буркнув, расправляет и так ровные плечи, но стоит боевому товарищу снисходительно кивнуть и пройти чуть вперед, – легонько пинает его.

– Эй, ты! – Ардон прыжком оборачивается, темные глаза сердито сверкают. Рикус фыркает и строит ему гримасу, одновременно разводя руками – мол, смотри, зато спина прямая. – Сущее дитя… давай, давай, шевелись.

Про себя усмехаюсь: не были бы такими разными, решил бы, что братья, старший и младший. Может, сводные? Неловко кашляю, и они, все-таки заметив мой взгляд, спешно отвлекаются.

– Вы в порядке? – спрашивает Ардон с почтительным физальским жестом: стукнув ладонью по трезубцу на доспехе. – Что-то нужно?

Он выглядит невозмутимым, даже не потирает зад, а Рикус и вовсе улыбается, еще шире, чем прежде, напоминая довольного коня или осла. Улыбка, пожалуй, слишком яркая. Думаю, спина его, даже сквозь торакс, почувствовала тот удар, а слова «не сутулься» он просто ненавидит.

– Может, понести вашу корзину? Там, кажется, ведь еда… – предлагает он. Его чистый, приятный голос чуть звонче, чем можно ждать.

Ардон закатывает глаза, снова что-то ворча. Отказавшись, я отворачиваюсь, а чувствую себя… пожалуй, даже уютно в этой странной разношерстной компании. Намного лучше, чем мог предположить. Может, и не зря я согласился на прогулку, хотя это и стоило усилия. За спиной возобновляется тихий говор. Поколебавшись, решаю все-таки сказать то, что не сказал Орфо:

– Мы почти пришли. Это важное место для гирийского народа. Надеемся… вам понравится.

– Знаю, – отзывается вдруг Рикус, и тон его иголкой впивается мне в сердце. – Хотел его увидеть. Давно. В том числе поэтому и напросился.