Это я тебя убила

– Тех, кого мы сейчас зовем Легионом короля, были сначала сотни, потом тысячи, потом десятки тысяч, – тихо рассказывает Орфо. Они с Клио проходят вперед, к нижним фигурам. В этом ряду особенно много молодых. – Они начали выходить на улицы сразу. Они не хотели воевать, не понимали, что ма… королева Валато хочет от вас, ведь наши пути разошлись еще три поколения назад. – Орфо кидает новый взгляд на меня, на подошедших ближе целеров. – Увы. У нее была поддержка, ведь прежде ее очень любили, она была лицом семьи, а главное – исконным правителем, отпрыском прежнего короля, папа же – пришлым. – Орфо ничем не выдает чувств, только очень внимательно смотрит на Клио. – Она, ее братья и верная ей часть Сената, командиры ее половины армии хорошо позаботились о том, чтобы про Физалию ходили самые дурные слухи в самом простом необразованном народе, ну и среди той знати, что считала вашу свободу незаслуженной, а вашу политику – наглой. Разные слухи… Вплоть до того, что игаптяне, с которыми вы так спешите сблизиться, присылают к вам своих зрячих – так ведь называют меченых жрецов, исследующих тайны смерти? – чтобы научить вас поднимать трупы и собирать армии из них. А потом вы бы отомстили нам.

– Да чтоб… – рычит Ардон. Рикус быстро, совершенно непринужденно прикрывает ему рот, но сквозь ладонь я все же различаю: – Мертвецы не воскресают!

Оба тоже смотрят на Орфо, смотрят, как если бы она была оракулом, изрекающим волю богов. А она, сжав зубы, вступила в роль грешницы, вынужденной каяться. Да. Она явно понимает, что значит быть королевой, понимает лучше, чем я мог бы вообразить и… выдержать? Стал бы я так унижаться перед чужой принцессой и едва знакомыми мальчишками? Даже ради великого мира? Да нет, я бы скорее умер, все во мне бы протестовало: почему я, если я и не воевал, если всегда был против? Я больше не свожу с Орфо глаз, как ни пытаюсь заставить себя это сделать. Я едва сдерживаю дрожь, природы которой уже не понимаю. А она продолжает:

– Их истребляли, все больше. Наши люди всегда уважали армию, первое время ни в чьей голове просто не укладывалось, что она может обращать оружие против плебса. Они надеялись: все вот-вот просто кончится, как-то само, ведь это ошибка, недоразумение, никак иначе. Но нет. Может… – Орфо поднимает голову. Во втором мраморном ряду уже есть люди старше, – кончилось бы, если бы отец сделал то, на что имел право, то есть обратил бы свою часть армии против ее части. Но он тоже не успел: сначала оправдывал ее местью за убитых братьев, а потом увидел, как расколоты люди, какую чушь несут даже некоторые патриции, как легко вчерашние друзья предают друг друга из-за спора о правоте и неправоте короля и королевы. Он боялся, что Гирия сожрет сама себя и перестанет существовать. Поэтому он понадеялся, что мама просто проиграет, а его стража… – Орфо и Клио одновременно смотрят еще выше. С третьего ряда в мраморе начинают мелькать солдаты. – …стала защищать протестующих от ее стражи. Людям наконец разрешили высказываться без страха. И оказалось, что голосов очень, очень много, все больше по мере того, как ма… королева терпит крах. Почти вся стража очнулась. – Уверен, на этих словах оба мы вспоминаем Илфокиона, едва ли не первого из очнувшихся. – Некоторые военачальники, служащие у нас сейчас, – ее одумавшиеся гоплиты и целеры. Многие. Почти все. Потому что лучшие воины отца погибли, защищая людей.

Ардон и Рикус обходят меня, тоже приближаются к мемориалу. Они смотрят сразу наверх, на солдат. Переглядываются. Рикус привстает на носки и дотягивается до мраморной сандалии гоплита, затесавшегося во второй ряд. Видимо, трогает на счастье. В Физалии есть такая традиция, там на улицах и особенно по берегу много скульптур, у каждой есть «счастливый» фрагмент, потрогав который ты приманиваешь удачу.

– Это памятник всем, кто призывал королеву одуматься, а короля – вмешаться, – тихо заканчивает Орфо, не делая ему никаких замечаний. – С первого дня и до последнего, когда моя мать бежала к этой скале, убивая всех, кто пытался ее удержать и привести на переговоры, и таща с собой моего брата. А в этом, – она кивает на оливу, – залог будущего, которое мы хотим и обещаем. Мирного. В том числе поэтому там нет скульптур. – Она медлит, и ее голос становится чуть тише. – Я не буду врать. Мы любили ее и не разлюбили до конца, у нас не нашлось сил предать ее проклятию памяти[12]. Но не уверена, что и вы бы этого хотели, врагов помнить нужно.

– Как и тиранов. – Рикус неотступно смотрит ей в глаза, но на лице нет ничего похожего на злость. – Чтобы они никогда не вернулись.

Он знает, что Орфо кивнет, и она кивает. Тут же он улыбается словно бы примирительно и делает жест почтения: касается трезубца на тораксе, потом и кланяется на гирийский манер. Рассказ впечатлил его, несмотря на то что, похоже, он сам знал многие детали. Или скорее впечатлил рассказчик? Если не сказать очаровал: он сейчас так смотрит на Орфо, что…

Не мое дело. Нет. Я смотрю так же, наверняка.