Это я тебя убила

И он все-таки смеется в ответ, совсем тихо, почти призрачно, но так чудесно – я обмираю. А потом, не вырываясь, он вдруг наклоняется ближе, слегка касается лбом моего лба и шепчет:

– Твои шутки… знаешь, порой мне уже кажется, будто ты хочешь умереть. Это пугает.

В горле пересыхает. По спине бежит жаркая дрожь, и не только от его горячего дыхания.

«Я хотела. Часто хотела. Почти постоянно. Пока думала, что ты мертв и это я убила тебя».

– Я…

Дикий крик не дает ни закончить, ни сделать глупость – податься ближе к его губам, к этой слабой щетине на подбородке, к этим убийственным, неотрывным от меня глазам.

Кричат в верхних покоях башни Волшебства.

2. Блеск древнего серебра. Эвер

Сад никогда еще не казался таким бесконечным, а замок в его сердцевине – таким далеким. Мы бежим через грядки лекарственных трав, ломаем кусты, спотыкаемся. Треск, топот, наше дыхание – других звуков нет, крик оборвался. Я думаю, что сейчас упаду – так сорвался с места, но все наоборот: я обгоняю Орфо шагов на десять, а потом и на двадцать, в пять-шесть прыжков проскакиваю сад камней, проламываю огромную тростниковую сетку, увитую виноградом. Мои ноги будто пружинят, а вот Орфо, хотя и несется стрелой, отстает сильнее и сильнее. Я замечаю это, только услышав сзади удивленный оклик, но выбрасываю его из головы в мгновение ока.

Потом. Все потом. Это неважно. Куда важнее, что Ардон, которого мы увидели падающим – нет, кубарем вылетающим – из окна, все-таки зацепился рукой за проем. А сейчас, когда я уже почти под стенами, стою с горящими стопами, едва дыша, – с ним рядом кто-то появился.

Ардон судорожно пытается то ли подтянуться, то ли крепче ухватиться; его ноги бессмысленно ищут опору на отвесной стене. В ответ на какой-то возглас он дергается вверх, точно раненый лев, тянется второй рукой. Звякает и сверкает серебро, падает в кустарник у подножия башни. Монета. Значит, прибежал Рикус. Да, в проеме мелькает его белокурая голова. Свесился он опасно, очень опасно, так низко, что их с Ардоном лица едва ли не соприкасаются…

– ПОМОГИТЕ! – Да, это его голос. – СТРАЖА! КЛИО!

Шею сводит – я смотрю на них, не решаясь позвать, чтобы, не дай Зирус, кто-то случайно не дернулся, не разжал рук. Не понимаю… эти двое схожей комплекции и даже если успели снова облачиться в доспехи, игаптские пластинчатые панцири намного легче физальских тораксов. Почему Рикус никак не затащит его наверх, почему…

– Хаби! – Кажется, это голосок Клио. – СТРАЖА!

– СТРАЖА! – кричу и я, надеясь, что хоть здесь, в саду поблизости, кто-то прохлаждается. Ведь, скорее всего, пока мы с Орфо сидели в тени, Илфокион снял большую часть часовых и ушел сам. Вряд ли он пожелал задержаться, вряд ли даже оставил кого-то, чтобы помочь ребятам перетаскать вещи. А может, вещей особенно и нет, ведь забирали их почти без всего, это потом прислуга что-то донесла. А значит…

– Лезь! – кажется, хрипит Рикус там, наверху.

– Да помоги… тяни… – Нога Ардона снова скользит по кладке.

Лихорадочно озираюсь, ища хоть какой-то способ им помочь. Стража могла бы растянуть плащ, но стражи упорно нет; кусты чахлые – да я и не успею наломать достаточно веток, чтобы смягчить падение. И потом, даже если ободрать все поблизости, достаточно для такой высоты не будет. Я решаю иначе – и бегу к крыльцу, стараясь не думать о простом и беспощадном: ребята на высоте примерно десяти этажей, и даже если я опять смогу двигаться очень быстро…

– Ри-икус!

Истошный визг застает меня на ступенях – и пригвождает к ним. Я вскидываюсь снова, пытаясь не думать – о странном свисте ветра, который словно окружил меня, об этом ослепительном солнце над краем крыши и о ветках, снова о ветках. Они выпали. Оба. И летят вниз под крики Клио, чье лицо темнеет в окне. Словно этого мало, я опять вижу ее мертвой – на этот раз полуразложившейся, с сальными, налипшими на лоб волосами. Прогалы челюсти. Огни в глазах. Вижу очень хорошо, слишком хорошо для десяти…

– А-А-А-А-А!

Этот крик гремит сзади, хриплее, ниже. Но прежде чем дернуться на него, я уже все понимаю – и дрожь прошибает меня от затылка до пальцев ног. Воздух рассекает упругая невидимая волна. Рикус и Ардон, точно куклы на веревках, замирают где-то на высоте пятого этажа. Медленно отведя от них взгляд, я нахожу Орфо – на том месте, где только что стоял сам.

Она кричит снова, сгибает ноги, как если бы волокла на спине тяжелую ношу, и дергает плечами. Все ее раны и царапины – на шее, на запястьях, на лице – кровоточат, кровь струится и из-под ногтей. Но вскинутые вперед-вверх напряженные руки направляют невидимый поток. Он достаточно мощный, чтобы удерживать две фигуры, пусть и в странных, неестественных позах, снова и снова напоминающих о театральных игрушках. Они живы, это главное.