Это я тебя убила

Никакой реакции, кроме атаки. Не слышит он или не слушает, но его метка горит странным рыжим огнем – сегодня я такой уже видел. Я отступаю снова, вжимаюсь в стену. Пячусь вбок под оглушительный лязг. Илфокион задевает висящее на стене оружие, такое темное и ржавое, что им явно не пользовались десятилетиями. Меч, булава и пара щитов с грохотом рушатся на пол. Илфокион подскакивает, вертит головой, будто потеряв меня, но быстро находит – и делает шаг.

– Что же ты? – Наконец слышу его голос. – Не бойся. – Он улыбается, откинув со лба прядь, но улыбка скорее пугает. – Это же тренировка. Я хочу просто проверить тебя.

Что?..

– Я же сказал… – Тщетно ловлю взгляд, темный и тяжелый. – Слышите?! Я…

Но он уже снова рядом. Когти моей перчатки страдальчески звенят: удар слишком сильный, дрожь отдается по костям, до плеча. Я чудом сохраняю и равновесие, и даже стойку, лихорадочно заношу кинжал – но тут меня хватают за запястье.

– Сколько страха в твоих глазах…

Прикосновение. Полное злобы и угрозы. Горло сковывает тошнотой; кости хрустят от тяжелого жара; между губ Илфокиона проступает торжествующий оскал. Мои глаза застит невольными слезами: больно, очень больно, но паника намного чудовищнее. Что это за проверка? Он никогда не проверял меня так, будто хотел уничтожить! Оглядываясь в прошлое, я даже думаю порой, что он щадил меня, щадил больше, чем я заслуживал, и делал для этого определенные усилия – по просьбе ли Плиниуса, из-за чего-то ли в собственной голове. Теперь же…

– КИР ИЛФОКИОН! – Голос жалкий, но это неважно, сейчас неважно ничего. – ХВАТИТ! ПРОШУ! У МЕНЯ ПОВРЕЖДЕНЫ РЕБРА, Я…

Пусть я вру, но его ведь должно это отрезвить. Или…

Он лишь сильно дергает мою руку вниз, словно хочет выдрать сустав из плеча. Кинжал падает; я кашляю, задыхаясь в панике, колени дрожат, и только перчатка каким-то чудом продолжает сдерживать меч. Да чего он хочет? Неужели всего-то…

– Сдаюсь. – Не сводя с него глаз, смаргивая слезы, заставляю себя собраться. Никакого страха, страх может его разозлить. – Да, сдаюсь, сдаюсь и, как всегда, признаю ваше мастерство! Проверку не прошел! Ладно?

Его губы расползаются в улыбке шире – но он меня не выпускает. Новая догадка заставляет задышать рванее, потеряться в словах. Вдруг это… раж берсерка? То помутнение, о котором говорят в гирийской воинской школе? Опасное состояние, когда, желая расправиться с противником, забываешь, что перед тобой, например, ученик? Дергаюсь. Илфокион никогда не впадал в подобное, наоборот, именно он предостерегал меня: оружие в руке, так или иначе, – всегда соблазн. Соблазн показать силу. Соблазн напитать ее страхом. Соблазн… соблазн во многом, и порой, вспоминая свое безумие в давний дождливый день, я нахожу мужество признать, что раж берсерка овладел мной, в нем я убил четверых противников, пускай, скорее всего, довольно было бы покалечить одного, чтобы распугать прочих. Но они хотя бы напали на меня, попытались унизить и навредить, а в будущем и уничтожить. У моего припадка не было оправдания, но было какое-то логическое объяснение. Здесь же…

– Кир! – Меч скрежещет по перчатке, и я снова начинаю осторожно смещать ее, но не перестаю и звать: – Кир Илфокион, пожалуйста, хватит, я больше не могу, мои синяки…

Они пульсируют как сгустки огня, мышцы дрожат натянутыми канатами. Я хватаю ртом воздух, сглатываю, наконец слышу щелкающий лязг – и вижу, что добился своего. Клинок попал между двух когтей. Стоит чуть извернуть руку – и вынуть его уже не получится так просто. Что я и делаю, подавляя новый приступ дурноты. Я. Должен. Справиться.

Он напирает, снова будто вдавливая меня в пол. Сухожилие стонало бы, если бы было живым, ногти трещат, от усталости я припадаю на колено, а Илфокион неотрывно и яростно наблюдает за мной, то дергая рукой, то мотая меня из стороны в сторону. Чего бы он ни хотел добиться… не добьется. Больше – нет, меня и так испытывает на прочность слишком многое. Хватит.

– Я сказал! – Остался последний рывок, клинок все еще в тисках. – Довольно!

Его руки намного сильнее моих, но движение получается резким, злым – и меч наконец летит на пол, под целую череду других неожиданных звуков. Топот. Грохот открывшейся двери, но не за моей спиной, а в другом конце оружейной. Испуганный возглас:

– Эй!