Это я тебя убила

Слова для меня очевидны, по его чуть опустившимся векам и дрогнувшим ресницам. А ведь я должна была раньше задаться здравым вопросом: что этот игаптянин делает рядом с Клио в чужом, пусть дружественном, государстве, зачем переехал? Я мало знаю и о Рикусе, только пару деталей – что он сын одного из военачальников Гринориса и давно с ним в ссоре. Но Ардон…

– Ты случайно не еще один какой-нибудь принц? – шутливо спрашиваю я, прежде чем он вообще заявил бы, что имел в виду что-то другое.

Он вздыхает, явно раздосадованный, что я вцепилась в тему, и убирает за ухо черную прядь.

– Нет. Я просто зеркальное отражение.

Удивленно на него смотрю, даже тычу пальцем в локоть. Я ослышалась? Он снова смеется, но уже не очень весело.

– Нет, нет. – Он цепляет еще кусок мяса, крутит на вилке. – Неужели ты не слышала про зеркальный род мадджа? «Вторых после консула»?

– Я очень мало знаю об Игапте. – Не уточняю причину: это ведь при дворе твердили, что великая и могучая Игапта – наш враг, укладом и обычаями которого зазорно интересоваться.

– Он сопровождает род консулов. Каждый консул, если ему удается сменить правящую династию, приводит своего мадджа. – Ардон говорит тихо: явно не хочет привлекать внимание друзей. – Мы сопровождаем Трэвосов уже три поколения. Народ давно выбирает наследников этого рода, доволен курсом.

– А что означает сопровождение и почему зеркальный? – все еще не понимаю я, а про себя думаю о другом. Народ, выбирающий правителя… мне всегда казалось это необычным. Зато наверняка это избавляет от многих проблем, связанных с правилом двадцати лет: просто объяви «конкурс на самую крепкую руку, самую светлую голову и самую железную задницу» и… наслаждайся?

– Мой отец женился одновременно с консулом Рагсисом – как женились одновременно их деды. У моего отца восемь детей, как восемь детей у Рагсиса, – перечисляет Ардон. – Число всегда должно совпадать. На каждого принца или принцессу из правящего рода приходится человек из нашего. И должен его или ее оберегать. Мне вот досталась Клио, я – ее зеркало. Куда она, туда и я; если ее сильно ранят, я смогу отдать ей свою кровь; если ей что-то грозит, я должен за нее убивать, а если угрозой станет она – я убью ее… и так далее.

Голос у него ровный, я слышу только легкую печаль. Но в моей голове бьется: вот же кошмар. Ну и чем это лучше волшебников и гасителей? Всматриваюсь Ардону в глаза.

– Я счастлив, – быстро говорит он, и я почти верю ему. Но не могу просто покивать.

– А она? – Не лучший вопрос, но я вспоминаю, какой расстроенной Клио была вчера утром. В том числе из-за этого очаровашки. Да и Рикуса он поддразнивает неприятно. Непростой все-таки у этого «зеркала» характер.

Ардон молчит. Я попала по больному. Он замечает на своей вилке мясо, облегченно впивается в кусок зубами, явно радуясь, что выиграл время. Он все еще очень изящно это делает. Это вдвойне необычно для его довольно грубого, воинственного лица. Его манерам, наверное, позавидовал бы даже Илфокион. Может, и завидует: сидит недалеко, хотя сейчас я его и не вижу.

– Не знаю, – наконец выдавливает Ардон. – Еще недавно мне казалось…

– А потом ты что-то подслушал, а может, и увидел, как она лежит на кровати чужого мертвого парня. – Не без удовлетворения мщу ему, вспомнив, как еще недавно он меня перебил. – И думаю, теперь тебя немного расстраивает судьба быть прикованным к той, которая…

Но тут я запинаюсь сама, спохватившись, что Клио рядом, пусть и отвлечена беседой. Да и что я могу тут сказать? «К той, которая влюблена в моего брата»? «К той, которая явно не спешит становиться твоей женой»? Слова все же приходят, но я уже поняла: лучше придержать их. «К той, которой явно нужно время. И, возможно, глубокое разочарование».

Как же глупо все вышло. Конечно, когда мы дети… когда мы дети, мы привязываемся слишком импульсивно, привязываемся, уцепившись за какой-то один хороший поступок и дальше не замечая тысячу плохих. Разве не так – после одних только ландышей – я привязалась к Эверу? Ладно, у него «тысячи плохих поступков» не было, но, зная меня, я бы простила, даже бы не увидела. Как с Лином… Лина мне есть в чем винить, и сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что наш общий мир начал крошиться задолго до появления «детей героев». Не в день ли, когда мама увела его из замка и он даже не обернулся на меня, сброшенную с лестницы и истекающую кровью? Когда поверил ей, а не мне, сразу почуявшей дурное? Но тогда год за годом я помнила, как добр брат был, когда мой дар только явил себя и родители испугались.

«Эй, малыш… волшебники, знаешь ли, на самом деле всегда творили великие дела».

Это сказал он. Не папа, не мама. Не Эвер.

– Он был так хорош? – в лоб спрашивает Ардон тоном, будто точит нож, а потом нехотя добавляет: – Да, видел… и забрал ее оттуда. Может, зря, она так плакала…

Я качаю головой, даже не осознав этого: хорош? Лин? О, если бы… Спохватываюсь, сухо добавляю:

– Нет, но я прошу тебя этим не пользоваться. И вообще в это больше не лезть.