Это их война

Вот только крепко сжатые ладони врача и последовавшая за ними фраза окончательно выбили почву из-под ног, заставляя меня напрячься.

— Элина Эдуардовна, я думаю, вам лучше присесть…

Я медленно закачала головой из стороны в сторону, беззвучно шепча: "Нет, нет, нет…" Моё сердце отказывалось признавать очевидное. Оно стучало так, что его буханье отдавалось в ушах. Волнение возрастало, а врач тем временем пытался отвести меня от операционной, продолжая уговаривать сесть.

— Элина, вам надо присесть. Пройдемте в мой кабинет. Там и поговорим.

Но я стояла неподвижно, как изваяние, не поддаваясь на его уговоры. Я не хотела никуда идти, и тем более садится. Я хотела услышать от него, что все хорошо. Что уже, не о чем переживать. Что все обошлось. И сейчас тетя отходит от наркоза, а уже через каких-то пару часов я смогу ее увидеть.

— Роман Юрьевич, пожалуйста, скажите, что все хорошо. — Не узнавая свой голос, жалобно пролепетала я, еще крепче сжимая ладони врача. — С тетей же все в порядке? Правда…

Но Роман Юрьевич отрицательно качнул головой и взглядом приказал — взять себя в руки.

— Мне очень жаль, Элина, но нам не удалось её спасти.

Я никогда не забуду его голос. Равнодушный, отстранённый, ни разу не дрогнувший. Проработав столько лет в больнице, этот человек привык видеть смерть, говорить о ней. А я… За все двадцать лет видела её всего раз. Один единственный раз, когда потеряла отца. Ещё тогда мне казалось, что это все. Жизнь на этом обрывается, оставляя пустоту и одиночество. Но тётя, моя милая тётя, протянула мне руку помощи. Она, как лучик света, дала мне надежду на то, что все будет хорошо. Она объяснила, что жизнь на том не заканчивается, что папа хотел бы видеть меня счастливой и я должна хотя бы ради него — жить. Учиться жить заново. Без него. И только благодаря ее поддержке, ее плечу я не сломалась.

А сейчас, стоя в этом длинном холодном коридоре перед человеком в белом халате, я снова ощутила себя той пятнадцатилетней девчонкой, у которой живьем вырвали сердце. Грудь разрывалась от нескончаемой боли. А по щекам ровными дорожками текли горькие слезы, застилая собою мир. Я не понимала, в чем смысл жизни. Если в итоге мы все умираем… Я отказывалась верить в то, что смерть — это начало чего-то нового. Потому что не понимала, зачем нужно новое, когда в старом твоя потеря разрушает чьи-то жизни, оставляя после себя полынный привкус горечи.

— Мы делали все возможное, но сердце Ирины Михайловны…

Дальше я уже не слышала его слов. Перед глазами все поплыло и последнее, что я успела уловить перед тем, как упасть в обморок, были чьи-то теплые руки, которые схватили меня со спины и, оторвав от земли, прижали к горячей широкой груди своего владельца…

Глава 16

Дмитрий

Я стоял в шаге от Элины, когда увидел, как обмякает её тело, падая вниз. Моя реакция не подвела. Я молниеносно подхватил девушку на руки и тут же обратился к врачу:

— Где ваш кабинет?

— Пройдёмте. — ответил седовласый мужчина, проходя мимо нас.

Я последовал за ним и, войдя в кабинет, огляделся. Справа от меня стоял небольшой диванчик. Уложив на него Элину, я подошёл к врачу, который уже восседал в дорогом кресле и, окинув его взглядом, пояснил:

— Я близкий родственник девушки. Можете все рассказать мне. А ей, — кивнув в сторону Элины, я ненадолго задержал на ней взгляд. В таком беспомощном состоянии она казалась еще большим ребенком, вызывающим жалость и сострадание. И как я не старался, не думать о вчерашнем, мои мысли то и дело возвращались к ее тонким изящным губкам, сосущим мой палец, и даже сейчас, стоя в абсолютно белом больничном кабинете, перед пристально изучающим взглядом врача, я чувствовал, как твердеет член, готовый вырваться наружу. Невыносимо было думать о том, что даже сейчас она действовала на меня так губительно. — я расскажу сам.

И врач мне все рассказал. Как выяснилось, это был не первый раз, когда сердце Ирины Михайловны давало сбои. Ей уже давно требовалась операция. Но женщина все время писала отказные, ссылаясь на отсутствие денег. А сегодня утром ей неожиданно стало плохо. Ее тут же подготовили к срочной операции, которая, по словам врача, прошла безупречно, вот только женщина так и не смог её пережить. Умерла на операционном столе.

Взглянув еще раз на Элину, я понял, что тетка была для нее не последним человеком. Столько застывшей боли читалось на казалось бы, расслабленном лице. Она верила в то, что ее еще можно спасти, но судьба распорядилась иначе.

***

Элина

Не размыкая век, протягиваю пальцы к ноющим вискам и, как сквозь вату, слышу чьи-то голоса. Говорят мужчины. Где-то совсем близко. Пытаюсь открыть глаза, но ничего не выходит. Кажется, будто их залепили скотчем. Или, что еще хуже, заклеили клеем. Прилагаю все усилия, и наконец-то мне удается их немного приоткрыть. Но этого достаточно, чтобы разглядеть впереди стоящего ко мне спиной мужчину. Я его сразу узнаю. Дмитрий. Впереди него сидит тетин лечащий врач, Роман Юрьевич. Мужчины о чем-то беседуют. Напрягаю слух, пытаясь вслушаться в слова.