Это моя правда

Это было тоже правдой. Как было правдой то, что мамины подобные выпады всегда были провокацией ссор меж ними. И ладно бы между ними! Они ж родственники, близкие люди, всегда меж собой разберутся, друг друга поймут и простят! А то ведь мама и соседям могла сказать в лицо неудобную свою «правду», и бывшим сослуживцам… Не зря ее многие называли кликушей, и это прозвище маме совсем не нравилось. Хотя она только вздыхала и повторяла грустно: а кому ж она нравится, правда-то?

– Ну ладно, мам, успокойся… – примирительно пропела Ольга, думая, как бы перевести разговор в более спокойное русло. – Дай хоть я печенье твое попробую, что ли… Вкусно получилось, наверное?

– Так в нем же калорий много, сама говоришь! – небрежно подвинула к ней блюдо с печеньем мама и добавила язвительно: – Вот такая ты и есть во всем, дегенератка бессовестная!

– А кто как обзывается, тот так и называется, вот… – показала язык Ольга и откусила от печенья, закатив глаза от удовольствия. – М-м-м… Как вкусно-то, мам…

Конечно, удовольствие было преувеличенное. Но маме хватило с лихвой. Оттаяла тут же, улыбнулась. Считай, помирились на данный момент…

– Ладно, иди. Делай свой отчет… – махнула рукой мама. – Ты ж у нас нынче основной кормилец, ничего не попишешь…

Оля не заставила себя уговаривать, быстро поднялась со стула, ушла в комнату. Потому что не дай бог еще и эту тему развить про единственного оставшегося кормильца… Такого наслушаешься, что потом всю ночь не заснешь! Особенно про того кормильца, которого рядом сейчас нет. Про мужа то есть. Про Мишу…

А Миша маму любил. И странным образом всегда находил с ней общий язык. Никогда с ней не спорил, но и не поддакивал. Просто мама всегда чувствовала, что он относится к ней хорошо, энергия от него шла такая, особенная. Добрая и спокойная. А может, потому меж ними образовалась идиллия, что Миша тоже был такой – правдолюбец воинствующий? Разница только в том была, что мама воевала правдой-словами, а Миша – правдой-делами?

Господи, да что это она о своем муже любимом – и в прошедшем времени… Каких-то три года всего прошло, а уже мысли таким ходом пошли!

Миша, Миша… Каково сейчас тебе там, среди чужих и злых людей, за колючей проволокой, на пятачке земли под стылым воркутинским небом? Вся душа по тебе изболелась, Миша…

Строчки документа на экране компьютера поползли в разные стороны, и она охнула испуганно – нельзя, нельзя! Нельзя себя распускать, не надо давать дорогу слезам. Жить надо, работу работать. Детей растить. Себя сохранять, Мишу ждать. Три года прошло, еще семь осталось. И они пройдут, никуда не денутся. Надо только себя в крепких руках держать…

Да, надо. Но вспоминать-то можно? Например, как познакомились… Они тогда с Таней и Наташкой в кафе пошли, чтобы отметить первую летнюю сессию в медучилище. Взяли на троих бутылку шампанского и опьянели, хохотали как дурочки. Ну и напоролись на неприятности… Пристали к ним какие-то нахалы, причем очень нагло себя повели. Подумали, наверное, что легкая добыча – три пьяненькие девчонки. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не Миша… Он один в кафе ужинал, один и заступаться за них пошел. А дальше все как по заведенному сценарию… От «пойдем выйдем» до драки на задворках кафе. Ох и досталось тогда Мише…

И опять же по сценарию дальнейшее знакомство пошло, почти как в кино. То есть приволокли они избитого Мишу к ней домой, и тут уж мама за дело взялась: обработала все его ссадины, перевязала раненную острым стеклом руку, приложила компресс с бодягой на оплывший глаз. Они только охали испуганно, глядя на все это действо. А мама приговаривала сердито:

– Чего раскудахтались-то, дурочки, ну чего? Лучше благодарите своего спасителя, что весь удар на себя взял… Еще неизвестно, что бы эти хулиганы с вами сотворили, с пьяными-то!

– Да мы вовсе не пьяные, Валентина Борисовна… – тихо попыталась оправдаться Наташка. – Мы только одну бутылку шампанского выпили! Мы просто сидели и веселились, ни на кого не смотрели…

– Значит, так веселились хорошо, что дали повод этим кобелям-хулиганам! Я бы сказала, как это все называется, да уж поберегу ваши нежные уши, ладно…

– Не ругайте их, Валентина Борисовна, – заступился за них Миша, морщась от боли. – Вполне прилично они себя вели. И спасибо вам, что так меня обиходили… Пойду я, наверное. Поздно уже.

– Да никуда я тебя не отпущу, парень! Куда ты в таком виде пойдешь? Оставайся, я тебе на диванчике в гостиной постелю. А девчонки все в Олиной комнате лягут, у нее там софа раскладывается, уместятся как-нибудь. Что же, они в общежитие свое потащатся в такой поздний час?

Так и вошел Миша к ним с мамой в дом, переночевав на диванчике. Утром она первая проснулась, вышла на кухню, а Миша уже там, оладушки мамины ест! И смотрит на нее пристально и немного насмешливо – привет, мол, это я… Правда, только одним глазом смотрит, второй заплыл совсем. И вдруг говорит так задушевно, переведя свой здоровый глаз на маму:

– Ну, Валентина Борисовна… После таких оладушек я просто обязан на вашей дочери жениться! Вы как на это смотрите? Не против?