Это моя правда

– Ой, господи… Честные отношения… – почему-то очень зло проговорила Валентина Борисовна, прищурив глаза. – Да что ты знаешь-то про эти честные отношения, а? Придумала сама себе историю вечной любви и преданности… «Шербурские зонтики» прям! Да ты хоть понимаешь, что Мишенька твой обыкновенный мужик, что у него другая женщина была? Да я даже больше тебе скажу: у него еще и ребенок на стороне есть! А ты не знала! И я тебе об этом не говорила, жалела тебя, дурочку! Хотела, чтобы все у вас в семье хорошо было! Вот и зря жалела, выходит… Расхлебываю теперь…

Таня в ужасе прижала пальцы к губам, перевела взгляд на Олю… Лицо ее было бледным, глаза смотрели на мать, не мигая, и были будто слепыми, и губы подергивались в странной и нервной полуулыбке. Собравшись с силами, Оля выговорила наконец хриплым шепотом:

– Не может этого быть! Ты все врешь, мам! Ты ведь только что это придумала, правда, мам? Ну скажи… Ведь только что придумала?

Было видно, что Валентина Борисовна и сама жалеет о сказанном, но и сдаваться вовсе не собирается. Лицо ее выражало решимость – да, мол, мне трудно сейчас, но что делать, пойду до конца!

– Это правда, доченька. Правда. Я даже адрес знаю, где живет эта женщина. Могу дать, если не веришь. Но ты же понимаешь, к чему я это все тебе рассказала… Я хочу, чтобы ты умнее была. Я ж о тебе беспокоюсь, доченька…

Оля ничего не ответила, молча встала и вышла из кухни. Валентина Борисовна проводила ее глазами, потом проговорила обиженно:

– Ну вот… Как всегда, мать во всем виновата… Иди, Танюш, успокой ее, что ли?

Таня быстро встала, пошла вслед за Олей. Нашла ее в спальне. Оля лежала на кровати, свернувшись в клубочек, будто у нее что-то сильно болело внутри. Не поднимая головы от подушки, попросила тихо:

– Тань, не говори мне сейчас ничего, ладно? Извини, но мне хочется одной побыть… Давай завра утром созвонимся, ладно? Договоримся, когда к Наташке поедем…

– Хорошо, Оль. Я понимаю. Я сейчас уйду.

– Не обижайся, ладно?

– Да что ты!

– Спасибо, Тань… Потом обо всем поговорим…

Провожая ее в прихожей, Валентина Борисовна спросила тихо:

– Что там Оля? Плачет, наверное?

– Нет. Не плачет. Просто лежит.

– Значит, потом будет плакать… Ты думаешь, зря я ей сказала, да?

– Не знаю, Валентина Борисовна. Честно, не знаю. А может, вы и впрямь все это придумали, а?

– Нет. Не придумала, к сожалению. Было бы проще, если бы я придумала… Сейчас бы созналась в этом Ольке, да и помирились бы…

– Значит, это правда?

– Ну, говорю ж тебе… Есть у Миши ребенок на стороне, ему тоже сейчас где-то семь лет, как нашей Лизочке.

– А почему вы об этом только сейчас заговорили? Почему раньше молчали?

– Ну что я, враг своей дочери, что ли?

– Странно… Вы ж вроде всегда правду-матку в лицо говорите… А тут столько лет в себе держали! Что-то не похоже на вас, Валентина Борисовна!

– Да, Танечка, есть у меня такой грех, признаю. Я всегда и всем говорю правду. А правда, она ж всегда неприятной бывает… Вот так и с Олькой получилось… Я и сама бы сейчас поплакала вместе с ней, да детей скоро надо укладывать… А Оля, она сильная, ничего. Может, проплачется и по-другому думать начнет. И поумнеет, надеюсь. Ничего, ничего, она сильная…

Таня хотела сказать: а вы жестокая, мол, Валентина Борисовна! Оля сильная, а вы – жестокая. Но не сказала, конечно же. Мать с дочерью сами с собой разберутся, кто есть кто и на чьей стороне правда. То ли правда-сила, то ли правда-жестокость… А может, правда-любовь?

Домой пришла поздно и долго бродила по квартире, не зная, чем заняться, за что схватиться. Конечно, следовало бы прибраться, хотя бы пыль везде смахнуть… Но поздно уже для уборки. Потом, все потом…

Может, Наташке позвонить? Предупредить, что они с Олей собираются приехать?

Но позвонить не успела: телефон сам ожил в ее руках. Глянула на дисплей и удивилась. Дима про нее вспомнил, бывший муж… Чего это на ночь глядя?

– Привет, Тань! Как дела? Ты уже дома?

– Да, дома… Все хорошо… Операция прошла успешно. Спасибо тебе еще раз. Всегда буду помнить твою доброту и щедрость.

– Да ладно, не ерничай…

– Господь с тобой, Дим! Я вовсе не ёрничаю. Я правда тебе очень благодарна.

– Ладно, понял. А я ведь звонил в твою больницу в Израиле, между прочим. И знаю, что операция успешно прошла. И когда тебя выписывают, мне сказали…

– Когда ты звонил?

– Не помню. Последний раз три дня назад, кажется. Да это неважно, в общем… Нам бы поговорить надо, Тань. Давай встретимся завтра вечером? Поужинаем…

Таня молчала, не зная, что ответить. Вроде и хамить неудобно – мол, зачем нам с тобой встречаться… И соглашаться не хочется – о чем им еще говорить? Ну, помог, и спасибо, и еще раз спасибо, и еще тысячу раз…

– Ну, чего молчишь? Соглашайся! Что я тебя, съем? – немного насмешливо спросил Дима. – Обещаю, ничего от тебя не убудет… Может, наоборот, прибудет, если на то пошло!

– Прибудет? Что у меня прибудет?

– Да это я так, иносказательно… В общем, разговор у меня к тебе есть, довольно серьезный.

– А по телефону нельзя?

– Нет. Нельзя.

– Хорошо. Давай поужинаем. Где и когда?

– В нашем любимом кафе, в пять. Нет, лучше в четыре… Устроит?