Он сидел за рабочим столом с лукавой улыбкой на лице, слушая мой рассказ о больном и пожилом дедушке и его коллекции произведений искусства. Я сказал ему, что представленный рисунок считался семейной реликвией и что мой дедушка купил его во Франции. Он улыбнулся и вежливо кивнул. Пока он рассматривал рисунок, я решил заполнить неловкое молчание и пожаловался на погибающую машину с неисправной коробкой передач, на что Карл ответил сочувственным взглядом. Он сказал мне, что мог бы обклеить свою гостиную поддельными работами Модильяни, и спросил, есть ли у меня провенанс. Я сказал ему, что нет, и, несмотря на весь показной скепсис, я думаю, Карл просто сбивал цену. Он предложил мне 1600 долларов и пообещал заплатить больше, если товар удастся хорошо продать. Я ответил, что рассчитывал на 4000 долларов, хотя на самом деле я был просто сражен: я был бы на седьмом небе от счастья, предложи он мне всего 400.
1600 долларов показались мне целым состоянием, несметным богатством, почти новой машиной, большей суммой, чем я когда-либо зарабатывал за один раз. Карл выписал мне чек, вписал мое имя и номер телефона в накладную и пожал мне руку. Я не вышел из его кабинета – я вылетел, паря в воздухе, как в бреду, как в тумане. Поспешил укатить на своем полуживом «жучке» прямиком в указанный Карлом банк в Тастине, где немедленно обналичил чек. Я помню, что служащие усадили меня рядом с кассиром в большое удобное кресло и обращались со мной по-королевски, как будто я был наиценнейшим клиентом. Помню, как, выходя из банка, набитый под завязку наличкой, я четко почувствовал, что все изменилось. Я начал этот день как безработный парень, со 100 долларами на счету и без малейшего понятия о том, что делать дальше. Теперь я возомнил себя профессионалом и собирался сколотить состояние.
Чтобы отпраздновать это событие, я повел дочку поужинать в «Сморгасборд» Гризволда. Малышке было всего шесть или семь лет, но она хорошо запомнила, что у папы никогда нет денег. Сказав мне по дороге, что проголодалась, как лошадь, у шведского стола дочка набрала на свою тарелку совсем немного еды. Решила по привычке сэкономить, не поняла, что можно взять все, что она сможет съесть. Меня тронула ее предусмотрительность и забота, я постарался рассмеяться и беззаботно сообщил ей, что это раньше у меня не было работы, но отныне я смогу покупать ей все, что она захочет, и столько, сколько она захочет, в любое время. Она вернулась к буфету и вернулась с такой тяжелой тарелкой, что едва дотащила ее.
На следующий день я уже вовсю планировал свою следующую подделку, решил работать над акварелью Шагала. Я знал, что, если бы я рисовал маслом вместо карандашей, такие работы можно бы было продать гораздо дороже, но я честно понимал, что пока не смог бы написать настоящую полномасштабную картину маслом. Шагал писал размашистые, неряшливые акварели, красочные и яркие, которые нравились всем. Именно они показались мне идеальным выбором для такого промысла. И вот обмакиваю я кисточку в воду и размазываю краску, и тут звонит телефон.
Джон Мерканте затараторил с настойчивыми нотками в голосе: он кричал на меня, увещевая, чтобы я держался подальше от Карла Маркуса, что он плохой человек и что я не должен к нему приближаться. Я совершенно растерялся, ведь я не знал, что он знаком с Маркусом, и я не рассказывал ему о продаже своей подделки. Как раз в тот момент, когда я тужился сложить все это воедино в своей голове, раздался звуковой сигнал, и поступил еще один звонок. Я повесил трубку и переключился на другую линию, где услышал голос Карла Маркуса, его изысканный европейский акцент теперь звучал по-бруклински угрожающе.
– Узнаешь, кто говорит, щенок? Так и сидишь, размазываешь краски своими паршивыми лапками?
Забавно, но в тот момент у меня действительно обе руки были буквально по локоть в краске.
– Ты меня здорово провел, – сказал он, посмеиваясь. – Это я признаю, ты знатно надрал мне задницу, но я могу повернуть ситуацию другим углом. Подъезжай завтра, мы все уладим. Я предлагаю тебе сделку, ты сможешь заработать много денег.
Вместо того чтобы кричать на меня и угрожать, он сохранял спокойствие и старался создать видимость непринужденного разговора. По правде говоря, я страшно струхнул, но все равно решился встретиться с ним. У меня не было выбора. Если бы он захотел, то вызвал бы полицию и покончил с моими наполеоновскими планами прямо на месте.