Карл заставлял меня наряжаться в костюм или, наоборот, в спортивную куртку, чтобы выглядеть презентабельно, но, что ни надень, мне всего 22, а я разыгрывал покупку бриллиантового кольца за 50 000 долларов или редкой вазы от Lalique. Казалось бы, кого мог одурачить этот цирк, но каким-то образом все раз за разом срабатывало. Я терпеть не мог ходить на аукционы – они казались скучной тратой времени, хотя именно там я познакомился со множеством ценных предметов, с марками, скульптурами, мебелью, антикварным художественным стеклом, которое особенно жадно коллекционировал местный «Всадник Апокалипсиса», который являлся в полном байкерском снаряжении, чтобы сделать ставку на кусочек хрупкого стекла, херувима и фарфор, раскрашенный фиалками. На одном аукционе я торговался за свою собственную картину «Роберта Вуда», непринужденно болтая с милой пожилой леди, сидевшей рядом со мной. Скорее всего, она подумала, что я пытаюсь усыпить ее бдительность, потому что всякий раз, когда Карл указывал на меня и я поднимал табличку, она тоже поднимала свою.
Кончилось тем, что она выбила у меня моего же Роберта Вуда по очень завышенной цене, а когда уходила, одарила меня самодовольным взглядом, полным удовлетворенного торжества.
Я был в зале, когда Карл выставил на аукцион знаменитый трансваальский бриллиант, объявив прессе, что приедут сами Ричард Бертон и Элизабет Тейлор, и что шах Ирана пришлет своего личного эмиссара для участия в торгах. Конечно, на деле не оказалось ни кинозвезд, ни персидских королей. Все представление было затеяно ради единственного покупателя, которого подыскал Карл, барона из Орегона, торговца древесиной, который и купил бриллиант за полмиллиона долларов. Карл заработал 400 000 долларов за вычетом расходов, а сам бриллиант оказался в Смитсоновском институте под именем Трансваальского бриллианта Леонарда Э. и Виктории Уилкинсон. Цена ему была максимум 75 000.
Каждый день Карл наблюдал, как через его аукционный дом проходят всевозможные предметы искусства и антиквариата. Часть из них была поддельной. Я читал об Эльмире, но теперь впервые получил представление о том, чем занимались другие фальсификаторы в реальной жизни. Однажды пришел человек, желающий продать пейзаж художника-фовиста Мориса де Вламинка, и Карл попросил меня взглянуть. У хозяина была купчая, печати и документы, свидетельствующие о том, как картина стала его собственностью. У этого парня даже была фотография, на которой он позировал, обняв рукой за талию жену Вламинка. Я разглядел, что умелец просто приклеил свою собственную голову на фотографию, а затем сфотографировал еще раз. Это было настолько очевидно, что я исполнился презрения и сказал Карлу – достаточно громко, чтобы парень мог меня услышать: – Кто же мог додуматься взять на себя все эти хлопоты по созданию картины, поддельных документов и фотографий, а в итоге так жалко облажаться?
Проникая внутрь торгового дома Карла, становясь частью его тайной жизни, я приобретал все больше опыта и понимания специфики арт-рынка и начинал разбираться в том, чего искал бы для себя профессиональный покупатель.
Для меня эта работа послужила своего рода школой подделки, где я научился определять предметы, пользующиеся спросом, придумывать логичную и правдоподобную историю их появления, а также определять причину, по которой кто-то захотел бы их купить.
Понаблюдав за клиентами Карла, я понял, что многие американцы на Западном побережье были страстными коллекционерами и готовы были платить хорошие деньги, например за работы художника-ковбоя Фредерика Ремингтона. Он рисовал избитые западные сюжеты: длиннорогих бычков, ковбоев, индейских воинов на пони. Ознакомившись с его биографией, я узнал, что он был заядлым игроком в покер, хотя, по-видимому, не так-то часто и выигрывал. Поразмыслив, я сделал набросок в свободном стиле – так называемый этюд маслом, всадник на лошади и несколько диких лошадей на заднем плане – и подписал на обратной стороне: «Самому удачливому парню, которого я когда-либо встречал, лейтенанту М. Уильямсу», воображая, что художник проиграл в карты и заплатил свой долг этой картиной. Карл позвонил знакомому крупному коллекционеру «Ремингтона» и продал картину в тот же день, еще даже краска толком не высохла.