Это точно не подделка? Откровенный рассказ самого известного арт-мошенника

Караваджо приглашал своих друзей – игроков, шлюх, пьяниц и беспризорников – на роли моделей для своих героев. В Боргезе висит полотно, на котором предположительно изображен святой Иоанн Креститель, но выглядит он совсем не как святой человек, а как скучающий уличный хулиган-подросток, которым он, вероятно, когда-то и был, при этом в картине чувствуется сильная гомоэротическая атмосфера. Караваджо, согласно историческим справкам, спал как с мужчинами, так и с женщинами и работал сутенером.

Гуляя по Риму, я замечал множество лиц, которые словно сошли с его картин. Вероятно, эти итальянцы были потомками его моделей.

Несомненно, искусство Караваджо, даже его религиозные, церковные работы, было приземленным, поистине человеческим, плотским и похотливым. Один кардинал прокомментировал, что его искусство царит в промежуточной зоне между священным и мирским. И это одна из вещей, которые мне очень нравились в Караваджо. В Боргезе также можно увидеть его работу «Мадонна с Младенцем и святой Анной». Название обещает благочестивое изображение Святого Семейства, выполнял он ее по заказу Ватикана, но Дева Мария выглядит на ней как самая обычная женщина, пышногрудая, одетая в платье в стиле барокко с глубоким вырезом, судя по всему, в то самое, в котором работала реальная модель художника. Ватикану такой натурализм не подошел, и они избавились от картины. Но Шипионе Боргезе было все равно. Он с удовольствием присоединил ее к своей собственной коллекции, и сегодня, 500 лет спустя, она так и висит на его вилле.

В 1594 году Караваджо повесил свою картину «Гадалка» в мясной лавке, надеясь, что кардинал Дель Монте, богатый меценат, живший через дорогу, увидит ее и наймет его на работу. Я прошел между магазином и Палаццо Мадама, где жил кардинал, всего в 50 ярдах друг от друга. Расчет был верный, он определенно увидел бы картину, и Дель Монте на самом деле приобрел полотно. На нем изображена цыганка, гадающая по ладони молодого человека в рыжей замшевой куртке, и я не мог отвести от нее глаз – настолько правдоподобно выглядела замша. Я читал, что Караваджо размазывал краску пальцами, чтобы добиться такого мягкого эффекта. Позже я выяснил, что под микроскопом на картине и вправду можно разглядеть его отпечатки пальцев. Отдельное удовольствие находиться перед реальной работой, которой касался мастер, так близко, что к ней можно было бы прикоснуться самому.

В Риме эпохи барокко богатые семьи покупали права на украшение часовен и церквей так же, как сегодня крупные спонсоры приобретают павильоны в университетах, называя их в свою честь. Одно дело рассматривать репродукции в книге, и совсем другое – увидеть их в реальной жизни, в контексте того, какими они должны быть: большими, настоящими, при дневном свете – это полноценная часть торжественного, эмоционального переживания. В часовне Чераси я любовался полотном «Преображение на пути в Дамаск» и размышлял с замиранием сердца: «Оно висит здесь уже четыреста лет. Как же его чистят? Они что соорудили вокруг него раму после того, как повесили? Сколько людей помолилось перед ним за эти века?»

Католическая церковь стремилась донести понимание библейских историй и их эмоционального посыла до безграмотных простолюдинов, поэтому в тот период своего главенства они явно приложили большие усилия, чтобы реалистично проиллюстрировать основные вехи Священного Писания. Герой этой картины – Савл из Тарса, фарисей, чиновник, преследовавший последователей Иисуса, который направлялся из Иерусалима в Дамаск, чтобы взять под стражу обнаруженных там христиан. Когда он приблизился к Дамаску, свет с небес озарил его, и он услышал голос Иисуса, вопрошающий: «Почему ты гонишь меня?» Ослепленный Савл упал с лошади, его отвели в Дамаск, где он обратился в христианство, сменил имя и стал самым преданным последователем Иисуса, апостолом Павлом.

Если посмотреть на эту картину, не зная истории, возможно, она не произведет должного впечатления, но я узнал легенду еще от монахинь в католической школе, и хотя не был особенно набожным, выучил Библейские истории досконально просто потому, что они вызвали во мне интерес. Я переживал изображенное на картине с тем же волнением, как и любой коленопреклоненный христианин, зашедший помолиться в этой часовне во времена самого Караваджо.

В часовне Контарелли в Сан-Луиджи-деи-Франчези я рассмотрел «Призвание апостола Матфея», картину, которую пробовал повторить Скорсезе[24]. Здесь меня потрясла не столько сама библейская история, сколько мастерство Караваджо в игре светотени. Это одна из его величайших работ, и большинство ученых утверждает, что именно с ее созданием в живописи началась новая эра.