Мы тусовались в отеле «Мондриан», который выполнял роль моего офиса в Лос-Анджелесе. Там мы ужинали вместе с клиентами, звонили друг другу. Я спокойно приходил к своему новом заказчику Марку Савицки в его галерею в Шерман-Оуксе или домой в Агура-Хиллз, и пока мы обсуждали дела, его жена готовила обед, а дети играли в соседней комнате. Когда я был в Чикаго, я ужинал с Митчем Геллером в популярных многолюдных заведениях, например в знаменитом стейк-хаусе Gene&Georgetti. Когда я приходил к своим типографщикам за коллекционными штампами или провенансом, я не лил им в уши песни про реквизит для фильма, мою службу в музее или что-то в этом роде. Мы просто вместе работали над поддельным искусством.
Рассматривая произведение искусства, покупатель часто как ни в чем не бывало спрашивал, настоящее оно или поддельное, точно так же как вы бы спросили родителей о новорожденном: мальчик это или девочка, без каких-либо описательных слов или моральных суждений. И хотя я знал, какая участь постигла печально известных фальсификаторов Хана ван Меегерена и Эльмира де Хори, никто из дилеров все равно даже не слышал о них. В моем представлении образ ван Меегерена растворялся в древней истории, а де Хори стал жертвой странной интриги, которая произошла 20 лет назад и очень далеко отсюда. Когда я говорю, что мы жили на Диком Западе, я подчеркиваю, что именно так я себя и ощущал. Я создавал поддельные произведения искусства и продавал их дилерам, которые продавали их галереям, которые в итоге продавали их всем желающим. Кто мог остановить нас?
Однажды я зашел в галерею на Родео Драйв. Она принадлежала яркому техасцу, который заработал изначальный капитал на нефтяном бизнесе. Он всегда передвигался по городу в компании телохранителя и какой-нибудь симпатичной молодой женщины. Поначалу я продавал ему картины в Ньюпорт-Бич, потом стало известно, что мои работы поддельные. Я не был уверен, запомнил ли он меня и могут ли с ним возникнуть проблемы. Я усмехнулся про себя, когда вошел к нему в дом и увидел, что все стены увешаны моими работами – Дали, Миро, Шагала. Я сказал ему, что я друг друга, но техасец ответил, улыбаясь:
– Я знаю, кто вы, и я знаю, что вы сами сделали эти работы, давайте пройдем в мой кабинет.
Мы поговорили несколько минут, и он спросил меня, смогу ли я повторить работы Пикассо маслом. Я сказал «конечно», и вот так мы и стали партнерами по торговле творчеством Пикассо.
В то время на Ла-Сьенега в Западном Голливуде стоял большой красный амбар, где продавались антикварные книги. Я купил там несколько рисунков старинных мастеров. Заметил и то, что у них в продаже было много старых картин, поэтому отправился на поиски холста, который сгодился бы для копий Пикассо. Меня не особо волновало, что на нем было изображено; мне просто нужно было что-то подходящего возраста, нужного размера и правильной конструкции. В Европе встречаются брусья для растяжек нестандартных размеров, отличающиеся от американских: 19 × 21 или 21 × 29 вместо 18 × 24 или 24 × 30. Что еще более важно, европейские брусья для растяжек соединены под углом 90°, а не обрезаны под углом 45°, как это делают американские специалисты. Я нашел два полотна эпохи Монмартра 1900-х годов, когда в этой части Парижа собирались и творили великие мастера: Ренуар, Пикассо, Модильяни, Ван Гог, Дега и другие. Купленные мною полотна были написаны парнями, которые так и не добились успеха и умерли в безвестности. Тогда я особо не задумывался об этом, но наверное сейчас мне немного грустно, что эти сохранившиеся сквозь века картины художников, которые пытались и потерпели неудачу, теперь сняты и закрашены. Я заплатил по 7000 долларов за каждое полотно: примерно столько же, сколько в то время стоила хорошая машина, так что, возможно, это послужило бы некоторым утешением для безвестных художников.
Чтобы подготовить холсты, я протер их обычным средством для снятия лака, удалив самые верхние слои краски. Изображенная уличная сцена все еще просматривалась на полотне, словно призрак. Затем я слегка отшлифовал поверхность мелкой черной наждачной бумагой, которая сгодится для влажной шлифовки автомобиля перед покраской. Я подложил картонную подложку под холст, чтобы планки подрамника не оставляли отпечатков, когда я прижимал их наждачной бумагой. Затем, чтобы добиться гладкой свежей поверхности, я нанес несколько слоев гипса и покрыл все это белой масляной краской Lefranc, которую использовали Пикассо, Дали, Шагал и Миро.
Люди смотрят на работы Пикассо и думают: «Как просто! Любой ребенок мог бы так нарисовать». Я и сам так думал, когда познакомился с творчеством Пикассо в старших классах школы.