Это точно не подделка? Откровенный рассказ самого известного арт-мошенника

Но обыватели даже не представляют, насколько это сложно, пока не попробуют нарисовать такое сами. Для меня Пикассо сложнее Караваджо.

Он набирал на кисть очень тонкую краску и рисовал целую фигуру за один проход. Было почти невозможно сделать это, в точности повторив движения мастера. Многие из его самых известных работ отличались той предельно свободной, импровизационной атмосферой, которая у Пикассо действительно складывалась спонтанно. Он отходил в сторону, курил сигарету, затем подходил к холсту и делал несколько быстрых жестов, проводил буквально пару линий. Затем он снова отходил назад, курил и смотрел, а затем снова двигался вперед, дорисовывая очень быстро. Я изучал книги и фотографии работ Пикассо, много раз видел оригиналы во Франции, Монако и Соединенных Штатах. Насмотревшись достаточно его работ, можно развить в себе четкое чутье на то, когда они выглядят настоящими, а когда нет. Они текучие и кажутся исключительно импровизацией, но они гармоничны и завершены. У него одного просто все встает на свои места. Это тоже часть дарования, потому что тот, кто досконально знает Пикассо, всегда заметит, когда что-то неладно, точно так же как любой может сколь угодно прекрасно сыграть мелодию Майлза Дэвиса[32], но знаток сразу распознает, если на инструменте играет не он лично.

По этой причине мне не нравилось исполнять эти свободные, импровизированные пьесы. Часть профессии фальсификатора заключается в том, чтобы мудро выбирать, на что следует замахнуться, а на что – нет. Я выбирал сюжеты, связанные с самыми малоизвестными, более композиционными работами Пикассо. Так, был воссоздан портрет Доры Маар, любовницы Пикассо, и еще одна работа, которую я назвал «Обнаженные купальщицы», на которой бегали по пляжу небезызвестные странные существа. Большинство любителей, вероятно, узнали бы в «Доре Маар» работу Пикассо, но «купальщиц» нельзя назвать самым типичным произведением знаменитого художника. Это меня и привлекло, я понадеялся, что только знающий человек мог бы догадаться, что я задумал.

Мне потребовалось около полутора месяцев, чтобы закончить эти работы.

Я заходил в «Персик» выпить, потом переходил улицу и не спал всю ночь, рисуя за мольбертом на кухонном столе в своей студии.

Я начинал около полуночи и работал часами, затем ложился спать и просыпался ни свет ни заря, выходя на солнечный свет и моргая. Когда я принес копии техасцу, он любезно сделал мне комплимент, хотя ни в коей мере не был экспертом по Пикассо или по искусству в целом. Мы договорились, что он заплатит мне, когда они будут проданы, и примерно через две недели он выдал мне чек на 150 000 долларов. Я не знаю, за сколько он их продал. Спрашивать было не принято, меня это не касалось. Все, что я знаю, это то, что каждый из моих клиентов заработал гораздо больше денег, чем когда-либо зарабатывал я.

Я также согласился выполнить для техасца масло Жоана Миро и другие работы. В награду он купил мне белую «Тестароссу» (одно из названий новых моделей «Феррари») в тон моему «Каунтачу»[33]. Я не помню, почему мы так решили, но тогда это казалось разумным. Я нарисовал для него несколько картин, а он купил мне машину. Дело было не в налогах или перемещении денег. Больше смахивало на приглашение отобедать взамен на какую-то услугу.

Когда я брал заказ, я обычно настаивал на том, чтобы у меня был карт-бланш на выбор темы, выбор того, что, по моему мнению, можно выполнить правдоподобно и за что имело смысл браться.

Все клиенты, как правило, хотели получить идеальное произведение искусства, выполненное на высоте мастерства классика, но мне обычно интереснее было разобраться с загвоздками, поработать с нюансами. Я был хорошо знаком с творчеством Миро: мне и раньше приходилось выполнять многие из его офортов и литографий акватинтой, некоторые я сделал по «эксклюзивным» изданиям Леона Амиэля. Леон через черный ход приобрел настоящие, официально зарегистрированные тарелки авторства Миро и зарабатывал на том, что продавал их по своему желанию. Очевидно, Миро в свое время оказался высокомерным засранцем и плохо платил своим печатникам. Он полагал, что они должны быть благодарны просто за то, что имеют честь работать в его непосредственном присутствии; поэтому вместо того чтобы уничтожить печатные формы по стандартной процедуре, печатники продали их по своим каналам Леону, который так и не заплатил Миро ни пенни. Я всегда придерживался политики относиться по-человечески к клиентам и людям, с которыми работал, и Миро следовало бы подражать мне конкретно в этом вопросе.