Как бы то ни было, моя идея состояла в том, чтобы взять палитру элементов Миро – звездные вспышки, пятна, треугольники и эффекты шахматной доски – и объединить их в новую композицию. Я тренировался в альбоме для рисования, пока не придумал сбалансированный дизайн, который мне понравился. Картина, которую я решил нарисовать, походила на любую работу Миро 1960-х годов: черные, синие, красные, желтые и зеленые расплывчатые геометрические фигуры на белом фоне. Поскольку картине по задумке могло быть всего 15 лет, я воспользовался одним из привезенных в огромных чемоданах из Европы холстов. К сожалению, эта работа маслом планировалась большего размера, чем бумага, которой я располагал, поэтому я связался со знаменитым художественным магазином Sennelier в Париже, моим излюбленным местечком, и попросил их отправить мне несколько холстов нужного размера в Апленд.
Во время работы я курил сигареты Lucky Strike без фильтра, стряхивая скуренный табак в пепельницу и бросая окурки в стакан, на четверть наполненный холодным кофе. Когда набиралась полная емкость окурков, я размельчал их палочками для еды, прямо в кофе, пока у меня не получалась густая вязкая смесь. Затем я процеживал нужную жидкость и выбрасывал окурки. Я раскладывал новый холст и бережно распылял смесь кофе с сигаретами на подрамники и тыльную сторону холста, аккуратно растирая тряпкой, чтобы придать им легчайший налет старости. На эту новую картину Миро я нанес раствор очень тонким слоем.
Стиль Миро был свободным, как у Пикассо, но все же менее инстинктивным. На основе мной же придуманной композиции я еле заметно набросал контуры одним кончиком карандаша, чтобы использовать их в качестве ориентиров для нанесения плавных, не требующих усилий крупных мазков краски. Миро использовал хозяйственную кисть и разбавленные масла. Я взял более гибкую кисть шириной около пяти сантиметров и расписывал свои фигуры как ребром, так и плоской ее частью. Создание самой картины заняло всего один день. Закончив, я направил на картину вентилятор на четыре или пять дней, чтобы она высохла. Затем я слегка покрыл холст полуглянцевым лаком, а когда и он высох, я также очень щадяще смазал холст смесью кофе и сигарет, растерев его тряпкой, чтобы смягчить цвета и просто убрать оттенок новизны.
Я остался доволен результатом. Отдав своего Миро техасцу, я отправился в Европу на месяц, чтобы отдохнуть. По возвращении в его галерее мне сказали, что хозяина арестовали. Пару недель спустя мне сообщили о его смерти. Я спросил: «А гроб вы видели?» Незадолго до этого он поделился со мной планами о том, чтобы уйти на пенсию и переехать в Коста-Рику, и годы спустя некоторые мои знакомые утверждали, что видели его там.
Если ты читаешь мою книжку, дружище, напоминаю, что ты должен мне машину.
В то время мой хлеб насущный составляли те же литографии Дали, Шагала и Миро. Именно доходами с их продаж я оплачивал счета и держался на плаву. В то же время, что мне действительно нравилось делать, так это амбициозные работы маслом, гуашью, акварелью и рисунки, гораздо более сложные технически. Слушая дилеров, читая и размышляя о жизни художников, в глубине души я всегда прикидывал, какая работа могла бы послужить интересной задачкой для воспроизведения.
Однажды я наткнулся на письмо, написанное Сальвадором Дали в 1952 году. Он тогда отдыхал в своем доме в Портлигате, Испания, и писал ответные письма своим друзьям в Париж. В них он рассказывал, как рисовал день и ночь практически без отдыха: «Я нарисовал пять взрывающихся голов – настолько красивых, что у меня во время работы болели руки». На самом деле он путался с женщинами и, насколько я мог судить, нарисовал только две картины. Однажды я встретил друга Дали, Хосе Пуч Марти, который рассказал мне, что тот заставлял обнаженных моделей ложиться на стеклянные журнальные столики, а сам ложился под ними и рисовал их. Некоторое время схема работала неплохо, пока одна из моделей не открыла глаза и не увидела, что вместо рисования Дали мастурбирует.
Честно говоря, я не знаю, чему верить, – имело значение лишь то, что он нарисовал только две взрывающиеся головы, а похвастался пятью; мне оставалось нарисовать остальные три.
Дали давал своим произведениям странные длинные названия, например «Обломки автомобиля, рождающие слепую лошадь, кусающую телефон» или «Геополитический ребенок, наблюдающий за рождением нового человека». Для сравнения, я консервативно назвал свою работу «Ядерный распад головы девственницы», вдохновившись сюжетами рисунков Дали, изображающих взрывающиеся головы рафаэлевских мадонн, распадающихся, как при ядерном взрыве, на ударную волну ряби на фоне неба и морского пейзажа.