Это точно не подделка? Откровенный рассказ самого известного арт-мошенника

Через некоторое время до меня дошло, что мне больше не весело. Большинство моих друзей гребли со мной в одной лодке. Некоторые из последних сил держали себя в руках. Другие, как, например, Фрэнк Рейган, сошли с ума. Он долгие годы работал моим бухгалтером, я считал его надежным другом; под конец он облажался и обманул меня на десятки тысяч долларов, а потом пошел ко дну и все потерял. В 1980-е годы многие богатые и успешные люди растрачивали свою жизнь на кокаин. Я никак не мог слезть с тошнотворных финансовых горок – то вверх, то вниз.

Пока я раскидывал деньги, как пьяный матрос, рынок литографий, приносящий мне хлеб с маслом, практически иссяк.

Всего за пару лет раскаленный докрасна очаг остыл до смертельно холодного камня.

Я по-прежнему то и дело продавал Шагала, все же он был знаковым художником, но теперь вместо крупных оптовых заказов я получал один или два, собирал подачки по крупицам. Я сделал несколько офортов акватинтой, но к тому времени моих клиентов больше интересовали исключительно другие вещи: живопись, рисунки, гуашь, акварель. Это была тяжелая и трудоемкая работа, отнимавшая больше времени. Раньше все шли ко мне, как в Мекку, теперь мне приходилось названивать и суетиться, предлагать себя дилерам, рассказывать им, какие проекты сейчас в работе, умолять их что-нибудь купить.

За исключением, пожалуй, Чарльза и Томми, которые платили исправно и в срок, другие дилеры теперь сбивали мне цену, давали задний ход и от ворот поворот. Митч Геллер однажды прислал мне пустой конверт доставкой FedEx, извинившись под предлогом того, что его ассистент забыл вложить в него чек на 30 000 долларов. Конечно, он просто тянул время. После того гала-вечера в «Сильвио» я довольно строго себя вел в отношении сотрудничества с новыми непроверенными клиентами, но из-за кокаина[46] и проблем с деньгами я готов был работать на любого обратившегося.

Я писал Караваджо, но процесс затягивался. Гений рисовал быстро, алла прима[47]: мокрым по мокрому, без каких-либо эскизов и ориентиров. Его друг Миннити оставил письменное свидетельство о том, как Караваджо однажды заключил шестимесячный контракт на выполнение алтарного образа, но закончил его за две недели и шатался пьяный, одетый в черное, с мечом в руках, нарываясь на неприятности. Бальоне, тот самый биограф, подавший в суд на Караваджо, критиковал его за то, что тот тщательно «проектировал» изображения своих моделей, а затем раскрашивал их быстро и без усилий, как будто имел дело с пустяками. Бальоне утверждал, что это свидетельствует о недостатке у художника креативности, но я четко осознавал, что речь идет о божественном вдохновении и гениальности.

Караваджо творил, как поэт, которому текст диктует сам Бог. Я копировал Караваджо с великим трудом, кропотливо, тщательно, останавливаясь и снова начиная.

Я до сих пор не знаю, как, черт возьми, ему удалось создать такие шедевры, и я признаю, что не смог полноценно запечатлеть его результат. Я ориентировался на еле видные, очень слабые карандашные рисунки, рисовал под кайфом, думая, что я величайший художник из когда-либо живших, уверенный, что разгадал стиль мастера. Потом я ложился спать и просыпался днем с мыслью: «Как же я, идиот, мог так непоправимо все испортить?»

Я продолжал путать черты лица и телесные тона, плохо различал сочетание резкой светотени поздних картин и более тонкую, реалистичную плоть на портрете Алофа де Виньякура. По какой-то причине у меня никак не получались руки. Многие называют лучшим художником всех времен Леонардо, но я думаю, что им был Караваджо, и трудности, с которыми я столкнулся, только подтвердили мое интуитивное ощущение его гениальности. Чрезвычайных усилий стоило правильно повторить ткань и драпировку одежды, вечно они выходили ненастоящими, не такими, какими должны были быть. Ошибки так расстраивали меня, что я переключался на несколько дней на другой заказ, чтобы отвлечься. Иногда мне приходилось стирать работу, сделанную предыдущей ночью, а еще чаще краска становилась липкой, и я закрашивал выполненный фрагмент. В конце концов, я начисто стер все, что сделал к тому моменту, и начал все сначала.

Пока я бился над своим Караваджо, Фрэнка Де Мариньи, знакомого дилера из Лос-Анджелеса, арестовали за попытку продать фальшивую «Балерину» Ренуара каким-то бизнесменам в Маленьком Токио. Все бы ничего, но проблема заключалась в том, что проданная работа уже висела в Метрополитен-музее в Нью-Йорке. Глупость, конечно, и она не затронула никого из нашего круга, но все немножко занервничали: нам всем очень прозрачно намекнули, что копы начали обращать внимание на нашу деятельность.