Это точно не подделка? Откровенный рассказ самого известного арт-мошенника

Отказавшись от жалких попыток воссоздать Караваджо с чистого листа, я решил взять себя в руки, собрать волю и мысли в кулак и приступить к работе. Я просидел за Вакхом еще одну ночь напролет, и результат потряс меня своей отвратительностью. Мне настолько не понравилось то, что я поутру увидел, что я наконец понял, что пришло время сойти с поезда. Постепенно я слез с кокаина[50], плавно сокращая объемы и частоту с почти каждого вечера к паре дней в неделю, а затем, наконец, к одному-двум «приемам» на тусовках в Палм-Спрингс. Никакой драмы, все было предельно хладнокровно; я просто делал это реже, осознанно пропуская возможности, когда они появлялись. Наверное, мне повезло, что у меня не было генетической склонности к зависимостям. Я даже впервые в жизни начал заниматься в зале с персональным тренером.

Попробовав написать Караваджо и потерпев неудачу, на этот раз я подошел к делу с более ясным умом и быстро набрал обороты.

Я по-прежнему рисовал по ночам, но резких взлетов и падений поубавилось, я перестал кропать бездарные работы в пылу отчаяния.

Настроение сменилось на сосредоточенность и целеустремленность, которые всегда помогали мне и раньше. Публика склонна преувеличивать измученность гения художников, их вдохновенную проницательность и все такое. Такие романтические представления не лишены оснований, но художники испокон веков, особенно в эпоху Ренессанса и барокко, прежде всего были высококвалифицированными ремесленниками, которые прилежно учились и овладели профессиональными ежедневно оттачиваемыми навыками – все мастера, оставшиеся в истории, заработали себе имя самодисциплиной.

К концу первой недели я начал улавливать то свободное, похожее на эскиз ощущение, свойственное поздним работам Караваджо. Получалось неидеально, и иногда мне приходилось закрашивать уже сделанные детали. Такая практика считается нормой даже у настоящих мастеров: именно такие мелкие ошибки и исправления, пентименти[51], помогают экспертам определить ряд картин как оригиналы, потому что они предполагают, что художник работал с чистого листа, внося изменения по ходу дела, вместо того чтобы просто копировать полностью готовую сформировавшуюся картину, лежащую перед ним.

Когда все идет хорошо, я одержим работой, и, пока мне нравится процесс, я не хочу, чтобы проект заканчивался. Я знаю, каковы мои цели, и у меня есть четкое представление о том, как их достичь. Вместо того чтобы просыпаться и ненавидеть то, что я наляпал накануне вечером, я просыпался и радовался результатам, замечая лишь пару мелких недочетов, которые спокойно подправлял. После трех или четырех недель сосредоточенной работы я наконец ощутил давно забытое счастье от удовлетворения картиной и почувствовал, что более или менее завершил ее. Я перевернул подрамник обратной стороной и прислонил его к стене, чтобы постоянно не пялиться на полотно. Посмотрев на работу свежим взглядом две недели спустя, я сразу мог понять, что получилось хорошо, а что нужно было улучшить. Когда я наконец перевернул своего «Вакха», я пришел в восторг от того, каким он получился, и потратил всего день на то, чтобы все подправить, прежде чем окончательно решил, что он идеален.

Теперь все, что оставалось сделать, это состарить, растрескать и обветрить картину, подпортить ее, придать ей живую патину, что всегда было одной из моих любимых частей процесса.

Масляная краска высыхает не столько за счет испарения, сколько за счет окисления, так как пигменты со временем подвергаются воздействию воздуха. Я предположил, что краска могла также потрескаться за сотни лет из-за жары и холода, сухого и влажного воздуха, а также из-за того, что подрамники и холст постоянно расширялись и сжимались в зависимости от смены времен года и условий хранения.

Я видел картины в стиле барокко в Италии и в Национальной галерее в Лондоне. В Лондоне, где воздух прохладнее, а влажность повышенная, на картинах вообще нет повреждений красок. Из-за более теплого и сухого воздуха Рима на картинах появилась сеть паутинных трещин. Вероятно, эта разница была обусловлена еще и спецификой того, как в каждой стране проводилась реставрация, но я убежден, что сырая дождливая погода в Британии также сыграла свою роль.

В Апленде я знал парня, у которого был свой ресторан. Ночью, когда ресторан закрылся, и все разошлись по домам, он впустил меня, и я засунул свою картину целиком с подрамником в духовку для пиццы с широким горлом, установив ее на самую низкую температуру – 140 градусов[52]. Это высокая, чуть больше, чем в самый жаркий день в пустыне, не искусственная температура. Это температура, которая поднимается в природных условиях на Земле.