Когда я пришел к нему в офис в Сенчури-Сити, мое настроение резко испортилось. Внезапно он повел себя так, словно делает мне большое одолжение, и я должен быть безмерно благодарен. При том что мы договорились о встрече, Шапиро заставил меня ждать в приемной полтора часа, засунув палец в задницу, в то время как прочие посетители входили и выходили из его кабинета. Я ушел, даже не повидавшись с ним. Позже он позвонил мне, чтобы спросить, что случилось и почему я не пришел. Когда я ответил, что мне пришлось слишком долго ждать, он разозлился:
– Меня ждал сам Марлон Брандо.
Я немедленно отказался от идеи сотрудничества. Позже я узнал, что он все равно планировал взяться выгораживать меня, но я хотел сделать все грамотно и надежно.
В итоге я нанял Джея Таненбаума, хорошо известного и дорогостоящего специалиста по устранению юридических проблем, который, казалось, всегда находил способ вынуть своих клиентов из петли. Covington&Crowe обломали меня, но Джей все равно согласился представлять мои интересы в суде.
Я готовился продать подделанную машину «Теста Росса» и планировал выручить за нее более 200 000 долларов.
Чтобы продать автомобиль, я нанял пиар-фирму для организации торжественного мероприятия в отеле «Софитель» в Беверли-Хиллз. Мы превратили собрание в гламурное мероприятие с шампанским и бархатными тросами, в центре которого сиял сверкающий, отполированный, похожий на драгоценный камень автомобиль. Я заказал рекламу на всю страницу в Cavallino, ведущем журнале для владельцев «Феррари», и в DuPont Registry, своего рода секретном списке, специализирующемся на автомобилях класса люкс, недвижимости и яхтах.
Мероприятие получилось зрелищным, и все местные СМИ пришли посмотреть, как печально известный фальсификатор произведений искусства продает свою коронную драгоценность, в то время как прокуратура не покладая рук трудилась над тем, чтобы упрятать его за решетку. В конце концов миллиардер Рон Беркл, один из «богатейших людей планеты» по версии Forbes, купил автомобиль за 210 000 долларов, неплохая сделка. Я потратил на него более 350 000 долларов, а сегодня эта машина стоит, скорее всего, не меньше полумиллиона долларов. Я чуть не заплакал, когда ее забрали. После всех денег и усилий, которые я вложил в нее, мне так и не довелось даже разочек сесть за руль.
Продав кондоминиум, я переехал жить в квартиру в Апленде, которую мне великодушно сдал мой хороший друг Ричард Льюис. Там я и провел весь следующий год, добираясь в суд и обратно на своем хэтчбеке «Хонда». «Ламборгини» я продал одному парню в Швейцарии, и поскольку авто мне привозили прямо с Женевского автосалона, новому владельцу даже не пришлось регистрировать его или получать новые номера. Я просто вручил ему ключи.
Больше года я работал с Джеем, приезжая в его офис в Шерман-Оукс и почти ежедневно разговаривая по телефону.
Я так много раз заходил в суд, что все начали принимать меня за адвоката; когда я проходил через охрану, парни приветствовали меня словами: «Доброе утро, коллега».
Однажды я вошел в лифт вместе с Чарльзом Китингом, центральной фигурой, замешанной в скандале со сберегательными и ссудными счетами. Его адвокаты хотели ехать без меня, потому что решили, что я тоже юрист. Я оскорбился и с гордостью произнес: «Я не юрист. Я предполагаемый преступник», как будто такое представление для них звучало очень достойно.
Мы наняли экспертов, в частности парня из Флориды, который делал законные копии известных картин. Мы попросили его рассказать на суде о том, что изготовление репродукций на самом деле представляло собой освященную веками традицию, которая зародилась еще до эпохи Возрождения. Его услуги стоили мне недешево. Я припоминаю, что он написал Джею письмо, в котором сказал, что всегда летает первым классом и останавливается в лучших отелях, потребовал солидную суточную плату, почетный караул и недельный отпуск за мой счет только для того, чтобы посадить свою задницу на самолет до Лос-Анджелеса. Он наверняка заработал тогда на мне больше, чем когда-либо зарабатывал на живописи Рембрандта.
Джей не строил иллюзий относительно моих шансов. Запись разговора, которую отнес в полицию Савицки, наряду с его показаниями, изобличала меня, да и вся ситуация не выглядела многообещающей. На одной из первых встреч Джей предложил мне сообщить обвинению имена других дилеров, с которыми я работал, в обмен на смягчение приговора. Я не мог этого сделать. В ДНК каждого итальянского ребенка из Фултона заложено, что нельзя доносить на своих друзей, и я сказал ему, что не назову ни одного имени. Он уговаривал:
– Будь умнее, Тони, просто назови им несколько имен.
Мы поторговались немного, пока я, наконец, не потерял терпение и не сказал:
– Хорошо, а как насчет Фрэнка Синатры, Сэмми Дэвиса-младшего и Дина Мартина?