Это точно не подделка? Откровенный рассказ самого известного арт-мошенника

Суд присяжных – это хорошо поставленное представление. С первой минуты все, что вы делаете, говорите или показываете, направлено на то, чтобы произвести определенное психологическое или рациональное впечатление на присяжных, точно так же как фильмы и пьесы стремятся вызвать у зрителей слезы, смех или сопереживание. Судья сидит в зале только для того, чтобы убедиться в соблюдении правил и в том, что все идет гладко, при этом закон гораздо менее важен, чем впечатление, которое вы производите на сердца и умы приглашенных присяжных – именно они решают судьбу обвиняемого.

Первым делом Джей попытался нарисовать мой трогательный образ, способный вызвать сочувствие, перебить впечатление, сложившееся из публикаций в прессе или записанных на пленку бесед с Савицки. Моя дочь Кристина приходила на суд почти каждый день. Джей хотел показать, что у нас хорошие отношения, что я был нормальным отцом, в характере которого таилось нечто большее, чем стремление подделать и обмануть. Он переживал, что присяжные подумают, что она моя девушка, поэтому в самом начале он заставил ее громко спросить меня: «Папа, я собираюсь пойти в кафетерий. Ты чего-нибудь хочешь?» Эдакий трюк, который не имел ничего общего с юридическими аргументами, но мог продемонстрировать наши эмоциональные связи и вызвать симпатию.

Мама заставила моего брата прилететь и убедиться, что со мной все в порядке, предложить свою поддержку. На несколько заседаний она приехала сама с моей тетей Джин. Я попросил дочь вывести их из зала суда, чтобы они не услышали моих сквернословий на записи прослушки, воспроизведенной прокурором.

Наша стратегия защиты была простой. Я признался, что скопировал картины и продал их Савицки.

Как я мог это отрицать? Но мы утверждали, что я никогда не продавал произведения искусства как настоящие и никогда не обманывал Савицки. Он знал, что покупает, и именно он продавал подделки, выдавая их за настоящие, не я.

В суде мы хотели объяснить присяжным, что копирование – это законный бизнес, что существует множество причин, по которым человек может захотеть приобрести подделку. Может быть, покупатель не может позволить себе настоящую вещь, может быть, они положили настоящую в хранилище и повесили копию на стены в целях страховки, может быть, им просто понравился внешний вид картины.

Когда Ямагата давал показания, рядом с ним стоял переводчик с японского. Ямагата прекрасно говорил по-английски, но в суде, я думаю, они хотели придать ему более жалкий вид, создать образ наивного приезжего художника, которого обидели нечестные злодеи. По телевизору Ямагата сказал, что не видит разницы между своей подписью и моей, но в зале суда он рассказал о том, как я оставлял белые рамки вокруг своих картин, чего он никогда не делал, и как я специально уродовал свои подделки, лишая его оригиналы теплоты и причудливости.

Савицки выступил уклончиво, было очевидно, что ему не по себе. Было видно, что присяжным он не понравился. Не то чтобы это имело для него значение; он уже получил условный срок, пожертвовав крупной рыбой, чтобы спасти свою задницу. Джей хотел показать, что этот слизень сказал бы все, что угодно, лишь бы избежать отбывания срока. Когда он спросил его, беспокоится ли он о том, что попадет в тюрьму, Савицки ответил: «Это не то место, в котором я хотел бы оказаться». Я заметил, что один из молодых длинноволосых присяжных усмехнулся про себя.

В одном из записанных на пленку разговоров между мной и Савицки было слышно, как я пошел в туалет, одновременно разговаривая по телефону, и Олдс, присяжный заседатель, который нам нравился, расхохотался. Я сидел и ловил маленькие лучики солнечного света: именно такие незначительные мелочи показывали, что, несмотря на все компрометирующие вещи, которые они слышали обо мне, некоторые присяжные испытывали ко мне расположение.

Выступая в качестве свидетеля, я изо всех сил старался выглядеть спокойным и жизнерадостным, вежливо отвечал на вопросы Ривы и старался показать свои знания, любовь и страсть к искусству.

Они признали, что я, очевидно, талантливый художник и что я люблю рисовать, но они также услышали, как я использовал термин «костолом», который Савицки повторял снова и снова, пытаясь выставить меня опасным бандитом, жестоким преступником.

При этом даже слово было не мое: Савицки первый его произнес, а затем попытался заставить меня согласиться с ним, сделать так, чтобы звучало, как будто я вымогаю из него деньги.