После того как Винсент настучал на меня, я случайно встретился с ним в баре. Я замахнулся на него, мы начали драться, сцепившись, вывалились на парковку, окружающие пытались нас разнять. Крыса есть крыса, несмотря ни на что, но в итоге мне стало его жаль. В то время я действительно не задумывался о том, какому давлению он, должно быть, подвергся. Годы спустя, когда я увидел его снова, я извинился и сказал ему, что сожалею обо всем том дерьме, через которое мы прошли вместе.
При вынесении мне приговора судья увидел, что я уже четыре с половиной года потратил на хождение по судам, своевременные явки и выполнение всех мыслимых и немыслимых требований. Он отнесся ко мне снисходительно. Я не представлял опасности, не был склонен к насилию, не собирался делать никаких глупостей, поэтому он послал меня отбывать наказание в участке шерифа Сан-Димаса с условием, что я буду отчитываться там каждое утро, ночуя при этом дома.
Судья также обязал меня выполнять общественные работы, помогая женщине, которая получила федеральный грант на повышение безопасности дорожного движения. Она прочитала обо мне статью в газете и обратилась в суд с ходатайством воспользоваться моими услугами художника – мне вменялось создавать рисунки для плакатов и обучающие пособия для учащихся средних школ и общественных центров. На самом деле я просто стал мулом, таскающим все тяжести, сопряженные со средствами федеральных фондов.
Судья велел мне получать инструкции от этой женщины лично. Она звонила каждый вечер в девять часов, чтобы проведать меня и рассказать, какие задания она придумала для меня на следующий день. Я думал, что застряну в камере и мне придется убивать время, выполняя тяжелую работу, вроде изготовления номерных знаков, разбивания камней или чего-то еще, поэтому альтернатива звучала здорово. По крайней мере, мне было бы чем заняться, и можно было покидать участок в течение дня.
При вынесении приговора судья дал мне некоторое время, чтобы во всем разобраться и подготовиться, и приказал явиться в тюрьму через шесть недель. Несмотря на то что мне пошли на встречу, я все еще боялся попасть в тюрьму.
Я представлял, как окажусь в камере с закоренелыми преступниками, бандитами, поджигателями и психами.
День «икс» близился, я гулял со своими друзьями, выпивал и развлекался, и вместе с тем неизбежное будущее маячило передо мной. Помню, я подкатывал к девушке, с которой познакомился в «Персике», убеждал ее немедленно пойти домой вместе, потому что меня вот-вот отправят в тюрьму. Мы рассмеялись, а я все уговаривал ее, аргументируя тем, что в камере мне нужно будет вспоминать о чем-нибудь приятном.
У меня все еще сохранились заказы на продажу литографий телемаркетологам в Лас-Вегасе. Пришлось подыскать помощника на время заключения: я нанял местного парня, которому нужна была работа. Мне было немного жаль его, и я полагал, что с такой легкотней он точно справится. Все, что ему нужно было делать, это отвечать на звонки и отправлять по адресу несколько готовых литографий пару раз в месяц.
В ночь перед тем, как мне предстояло идти сдаваться, мы организовали прощальную вечеринку в «Персике». Товарищи ободряюще хлопали меня по спине, наказывали беречь себя, а я напивался и ныл:
– Черт, я действительно не хочу идти.
По крайней мере, на этот раз мне впервые не пришлось оплачивать счет.
На следующее утро я рано проснулся, оделся и приготовился отправиться в тюрьму.
В прошлый раз я был моложе и смог прийти в себя после шумной вечеринки. Сегодня после таких прощальных отходных я бы приходил в себя неделю. Конечно, я нервничал. Независимо от того, насколько убедительно тебе обещают облегчить отбывание наказания, любой непрофессиональный преступник все равно будет беспокоиться о том, во что он вляпался. Странное ощущение – идти добровольно сдаваться в тюрьму. Обычно в таких сценах представляются копы, преследующие кого-то с оружием, их трассирующие пули и, конечно же, наручники. Я приехал на своей «Хонде» в участок шерифа пораньше, посидел немного времени в кафе по соседству, а затем пришел ровно в семь утра, как на собеседование о приеме на работу.
Парень за стойкой понятия не имел, кто я такой. Такое чувство, будто я заявился в кабинет врача в неподходящий день. Как только они наконец поняли, что происходит, сразу зарегистрировали меня и отвели к какому-то складу в отдельном здании на задворках. Комната размером примерно 6 на 6 метров, полная хлама. Они приказали паре заключенных помочь мне, и мы провели бо́льшую часть дня, передвигая вещи и приводя комнату в порядок, чтобы я мог использовать ее как студию. Они оставили мне немного свободного места за стойкой и кусок фанеры в качестве мольберта. Поперек нижнего края фанерки мне прибили доску, которая служила мне поддоном для кистей.