Когда я осмотрел остальную часть тюрьмы, меня накрыло чувство облегчения. Всего я насчитал около 15 других заключенных, и на самом деле не было там никаких камер, просто комнаты с двухъярусными кроватями, где остальные заключенные спали ночью. Не было даже забора, ворот или чего-либо подобного. Я единственный уходил в конце дня, но при желании остальные тоже могли уйти в любое время.
Ребята там содержались не жестокие, не сумасшедшие, во всем чувствовалась сдержанная атмосфера. Никто не доставал меня и не пытался мне докучать. К концу дня я был счастлив. Все оказалось намного лучше, чем я предполагал.
За следующий год я привык к рутине. Каждое утро, с понедельника по пятницу, в половине седьмого утра я ехал в Сан-Димас, собственно, как и все остальные мои сограждане, просто вместо того чтобы идти в офис, я направлялся в тюрьму.
Я делал то, что мне поручили, рисовал в своей кладовке, в средней школе или общественном центре, а затем в пять часов заканчивал работу и возвращался домой в Клермонт, прямиком в «Магнолию Пич» на «счастливый час» как обычный человек. Я немного болтал с друзьями, смеялся и вкусно ужинал.
В девять часов карета превращалась в тыкву, и госпожа-хозяйка, которую звали Лин, звонила мне, чтобы проверить, как у меня дела. Итак, я возвращался домой на несколько минут раньше, и ровно в 8:59 она звонила мне, обычно пьяная, всегда воинственно настроенная, надеясь застать меня врасплох, чтобы заявить на меня в суд. Она невнятно произносила предложения, рявкала на меня, указывая, что я должен сделать на следующий день, и ругала меня за любое мелкое нарушение, которое только смогла придумать. Однажды она запретила мне снять рубашку, когда я рисовал на улице в 40-градусную жару. В другой раз она накричала на меня за то, что я подвез домой школьника, у которого не было денег на автобус.
Несмотря на ее предыдущие обещания, что все будет весело и что она не будет надо мной нависать, было очевидно, что я ей не нравлюсь, и она отчаянно искала предлог, чтобы донести на меня судье. Однажды я напрямую спросил ее об этом, и она сказала:
– Ты преступник. Ты просто не хочешь этого признать. А ведь так оно и есть, это всем очевидно.
Она очень гордилась своим остроумным ответом и неоднократно повторяла его, при этом она с нетерпением ждала каждый вечер, чтобы позвонить мне с точностью до минуты. Она молилась, чтобы я не взял трубку, чтобы она смогла наконец помочь правосудию одолеть меня. К нескрываемому разочарованию Лин, я каждый раз ее обламывал.
Выходные у меня были свободны, и на них я делал то, что все работяги откладывают на субботу и воскресенье. Я занимался банковскими или домашними делами, ходил в продуктовый магазин или мыл машину. Как и все, я старался пройтись и встретиться с друзьями в пятницу или субботу вечером.
Тюрьма сама по себе мало напоминала летний лагерь, но и бандитской клеткой она не была. Я приходил пораньше – всю жизнь стараюсь быть пунктуальным и уважаю это качество в людях, – но мне никогда не приходилось регистрироваться. Никто на меня не жаловался, мне не нужно было надевать форменный комбинезон с тюремными нашивками. Я не мог уехать, потому что у меня забрали паспорт, и я во что бы то ни стало должен был вернуться в понедельник утром, но в остальном, если кто не знал, куда на самом деле я направляюсь, можно было подумать, что на свою смену с девяти до пяти по улице идет обычный работяга.
Я познакомился с другими заключенными, и они мне искренне понравились. Они разделили парней – чернокожие жили и работали отдельно от мексиканцев и от белых, но я познакомился со всеми, и когда мне не нужно было никуда уходить, мы сидели и разговаривали о нашей жизни и наших семьях и отлично проводили время. Вряд ли еще выдастся такая возможность – узнать в реальной жизни и довольно близко людей, с которыми при иных обстоятельствах я бы не встретился и не пообщался.
Большинство чернокожих парней сидели за продажу наркотиков. Все происходило в разгар эпидемии крэка в Лос-Анджелесе, и эти парни были уличными курьерами низкого уровня, которые просто попытались таким образом заработать себе на жизнь. Я помню, как парочка из них рассказывала мне, как весело им было во время беспорядков в Лос-Анджелесе, сколько добра они насобирали и каким эмоциональным выплеском для них стала вот эта возможность громить все подряд и драться с копами, их заклятыми врагами. Когда делать было нечего, я играл с ними в блэкджек, мы мечтали, как после освобождения сходим вместе в Bicycle Casino в Белл-Гарденс.