Оглядываясь назад, на эти девять месяцев лишения свободы, я понимаю, что жаловаться мне вообще не на что. За исключением Лин и Медвежонка Смоки, все относились ко мне нормально. Я многое приобрел из опыта работы с замечательными детьми, у меня сложились отношения с заключенными, которых я иначе никогда бы и не встретил. Плачевные на первый взгляд события расширили мой кругозор и помогли мне стать другим, лучшим человеком.
Но независимо от того, насколько легко тебе приходится, потерю свободы далеко не просто пережить. Всегда найдется кто-то, кому ты не нравишься, кто будет контролировать тебя, указывая, где ты должен быть и как именно нужно отчитаться.
Я воочию наблюдал, как, переживая трудные времена, люди теряют присутствие духа, а некоторые – даже волю к жизни. К счастью, со мной такого не произошло. Мне повезло. По сравнению с тем, как все могло бы сложиться, от тюрьмы я отделался легким испугом.
Глава 23. Наружу и вниз (1994–1999)
Когда я освободился, суд назначил мне офицера по условно-досрочному освобождению. Я приезжал к нему в офис в Помоне раз в месяц. Он спрашивал про мои дела, узнавал, нашел ли я работу, неукоснительно ли я придерживаюсь правил, употребляю ли я наркотики.
Я не знаю, какими были остальные его подопечные, но я стал образцовым гражданином.
Мы беседовали в непринужденном тоне, я не доставлял ему никаких хлопот. Я выходил через десять минут: мы пожимали друг другу руки, и он желал мне всего наилучшего. На Рождество я подарил ему одну из литографий Шагала, которые получил обратно от Майка Бима.
Я вернулся в Centro Maravilla, чтобы закончить обещанный мурал. Оказалось, в выходные ворота запираются: все было закрыто. Я настолько настроился и был полон решимости закончить, что попытался перепрыгнуть через забор и продолжить работу. К счастью, я не смог этого сделать, потому что врываться в заведение средь бела дня в Восточном Лос-Анджелесе через забор – верный способ получить пулю. Я вернулся в понедельник и после восьми или десяти дней работы закончил роспись стены и сделал несколько снимков с замечательным директором этого заведения.
Тем временем мой литографический бизнес покатился ко всем чертям. ФБР расправилось с телемаркетологами, проведя операцию «Отключение», и мои клиенты попадали как дохлые мухи с потолка. Я перешел с 10 000 дохода в месяц на 5, потом на 2. Теперь все деньги, которые я зарабатывал, в конечном итоге уходили парню, которого я нанял в помощники. У меня ничего не осталось. В конце концов, мне пришлось расстаться с ним. Чтобы загладить свою вину, я отдал ему оставшиеся 16 000 долларов, которые мы накопили на банковском счете, и предоставил ему офис компании. Позже я узнал, что он воровал у меня все то время, пока я был в тюрьме. Я переложил литографии в одну почтовую ячейку на хранение и предоставил ее сотрудникам право заниматься всем остальным. Я звонил им, они упаковывали и отправляли рисунки по любому указанному мной адресу. Мне следовало давным-давно поступить так.
Теоретически в моем распоряжении все еще оставалось два грузовика произведений искусства, которые полицейские изъяли во время обыска. Суд поместил их в хранилище вещественных доказательств, и при вынесении приговора я узнал, что представители прокуратуры забрали все себе. Я уже должен был получить работы обратно, но суд заставил меня немало попотеть, чтобы вернуть имущество, а я отчаянно нуждался в чем-то, что можно было бы продать.
Джей согласился помочь мне вернуть застрявшее имущество в обмен на долю в прибыли и удержание будущих доходов. Хотел бы я сказать, что он это здорово придумал, но, думаю, он поставил не на ту лошадь.
Когда я сказал ему, что не знаю, когда смогу ему заплатить, он посоветовал мне в следующей жизни переродиться юристом.
Как будто я и так не провел там достаточно дней, недель и лет – мы вернулись в здание уголовного суда в центре Лос-Анджелеса, чтобы в очередной раз подать петицию судье Тайнану. Царил полный бардак. Шел 1995 год, и суд стонал от избытка деталей по процессу над О. Джеем Симпсоном[64]
и последовавшего за ним циркового представления в средствах массовой информации. С утра до ночи территория вокруг здания суда была забита грузовиками спутниковой связи, фургонами новостных агентств, камерами наблюдения, протестующими и торгашами, продающими все – от футболок и тамале до мороженого и мегафонов. Добраться до входной двери было все равно что пересечь зону боевых действий.