Наведываясь в Лондон, Джеймс не ложился спать до утра и, учитывая разницу во времени, названивал мне почти каждую ночь. Я был единственным человеком, который не спал. Мы болтали об искусстве, машинах и жизни. Джеймс был немного взбалмошным и чересчур самоуверенным. В зависимости от настроения, он мог наорать на меня, как избалованный ребенок, а мог быть остроумным, обаятельным и забавным. Бо́льшую часть времени он мне искренне нравился, и я получал удовольствие от общения с ним.
В течение следующих двух лет я сделал для него около дюжины картин: Пикассо, Моне, Дали, Шагала, Дега, Караваджо, Ван Гога, Домингеса и Рембрандта. Мы обсуждали пожелания по электронной почте, и он пересылал мне качественные фотографии настоящих картин, которые дилеры, эксперты и аукционные дома присылали ему из Лондона.
Мой реставратор в Лос-Анджелесе, русский эмигрант, блестящий талант и умница – с ним я познакомился через Станта, – вставлял картины в великолепные рамы, и я отвозил готовые работы в дом заказчика в Бель-Эйр, который он теперь называет «Поместье Станта» (хотя ходил верный слух, что дом был куплен на деньги Петры).
Чтобы бережно перевезти картины в рамках, я арендовал грузовик. Джеймс спал допоздна, будить его было не велено, поэтому горничная спускалась с 1000 долларов наличными и извинениями, прося меня зайти в другой день. К моему возвращению ранним вечером Джеймс наконец просыпался. Мы смотрели на новые картины и вместе обсуждали, что хотим сделать еще. Мы прогуливались по дому, рассматривая работы: некоторые из них казались абсолютно настоящими. Я лично познакомился с Петрой и с удивлением заметил, какой милой, вежливой и простой она оказалась в реальной жизни, очень далекой от карикатуры, которую рисовали с нее британские таблоиды.
В общей сложности я заходил в их дом три или четыре раза, приносил картины и болтал с Джеймсом. Однажды он попросил захватить краски и кисти. Его беспокоила дешевая картина неизвестного художника XVIII века, которая, по его мнению, была похожа на стиль Констебля[71]
. Он попросил меня написать радугу, культовую черту работ британского классика, прямо поверх пейзажа, при этом он сам висел надо мной несколько часов и инструктировал, что делать. Как только я закончил, он поспешил отнести ее на экспертизу, хотя даже краска еще не успела высохнуть. Глупость неимоверная. Как я и предупреждал, они просветили картину специальным светом и пришли к выводу, что его амбиции смешны.Хотя мне не особо нравился такой расклад, Джеймс иногда платил мне настоящими картинами, снимая их прямо со стены: сначала «Дама в розовом», а затем «Портрет миссис Стэнхоуп» работы Джошуа Рейнольдса, известного портретиста XVIII века.
Мне нужны были наличные, с ними было меньше хлопот, но он настаивал на картинах и даже писал мне письма, в которых говорилось, что он великодушно дарит мне этот прекрасный портрет в качестве щедрого подарка на день рождения.
Однажды Джеймс в отчаянии позвонил мне из Англии по телефону. Он хотел купить мое «Распятие» Дали, то самое, которое я привозил в Австралию пару лет назад, потребовал, чтобы я немедленно доставил полотно в Лондон. Той ночью я улетал в Коста-Рику и не понимал причину такой спешки. Он взбесился и настоял, чтобы я бросил все и прилетел к нему немедленно.
В момент разговора я находился в одном из почтовых хранилищ, и пока он орал на меня, владелица, моя подруга, невольно услышала разговор. Она предложила помощь. В ту ночь, по совпадению, она улетела в Лондон, захватив с собой и поместив в багажное отделение нашего Дали руки Тони Тетро. Помощники Станта встретили ее в аэропорту и заплатили 5000 фунтов наличными. К тому же она провела пару прекрасных дней, осматривая Букингемский дворец и музей восковых фигур Мадам Тюссо.
Пару дней спустя я был в Коста-Рике, Джеймс нашел меня и там. На этот раз он шептал в трубку:
– Скажи ему, что это не ты рисовал.
В следующую минуту я разговаривал с парнем с сильным французским акцентом. Угадайте, с кем? С Николя Дешарнесом, сыном Роберта Дешарнеса, ныне покойного, того самого, который 30 лет назад запорол моего Дали на аукционе «Кристис».
У нас состоялась дружеская беседа, по окончании которой он заверил меня, что считает нас не врагами, а просто соперниками.
Николя мне искренне понравился. Мы встретились пару лет спустя и по-дружески выпили вместе.