Это вечное стихотворенье...

Осташков древний,
   травянистый,
Устав от сутолоки туч,
Поймал сегодня жарко-чистый,
Слегка колеблющийся луч.

Поймал на радость окнам,

   скверам,
Вдруг просиявшим оттого,
И отразил всем Селигером,
Всем водным зеркалом его.

И сразу солнечные пятна

Пошли,
   блистая,
      нарасхват.
Молочной зеленью стократно
Раздался Набережный сад.

Волной и дегтем пахла пристань.

Пел катер в млеющей дали.
И увеличивались листья,
И усыхали колеи.

…Гнал ветер тройку туч

   отставших…
Пройдя сквозь домиков ряды,
Мы с дамбы видели Осташков,
Встававший прямо из воды.

Его заборы,

   стены,
      крыши
В лучах пестрели.
   И рвалась
Над жестью,
   дранками все выше
Листва.
И радовала глаз.

Там,

   в стороне,
      неутомимо
За колокольней кожзавод,
Подъяв трубу,
   метелкой дыма
Прозрачный чистил небосвод.

А здесь —

   законом под опеку
Взята —
   в пейзаж внося свое,
Стена осьмнадцатого века
Оберегала кожсырье.

И все из озера вставало,

По пояс в солнечной воде.
Моторка голос подавала,
Скользя по синей борозде,

А в переулках тишь стояла,

Как будто время там не шло,
А только бабочкой сновало
Да из-под лип травой росло.

Но невозможно оторваться

От общих действий ни на час.
Но в дождь и вёдро
   жадно длятся
Дела,
   связующие нас.

И на ходу в машину села

Душа,
   предчувствуя поля,
Где дыбилась в горячке сева
Тревожно-влажная земля.

1963

Ночные бабочки

Я жил в горах.
Легко и гордо.
Но по ночам,
   как злая новь,
Мне перехватывала горло
Моя старинная любовь.

Она депешею влетала

В мой дом,
   не трогая дверей,
Ночною бабочкой витала
Над желтой лампочкой моей.

Я уходил.

   И под ветвями,
Как будто мальчик во хмелю,
Перед садами и плодами
Винился в том, что я —
   люблю.

Что я — опять! — забыл о деле,

А надо мной,
   полонены,
Ночные бабочки хотели
Достичь мучительной луны.

Я бормотал свои тирады,

Не поднимая головы,
Но иронически цикады
На них свистали из травы.

Они одни мне отвечали,

Смеясь на тысячи ладов.
А виноградники молчали,
Уже грузнея от плодов.

А на горе желтела точка

И вспять звала меня,
   к крыльцу,
Где в стекла рамы билась строчка,
Роняя с крылышек пыльцу.

Тогда-то,

   это все изведав,
Давно,
   средь этих же долин,
Живой склонялся Грибоедов
Над бедным правнуком своим.

Он ничему не удивлялся.

Он просто веровал и знал.
И белый дух над ним склонялся,
И лик ронял, и горько звал.

Зачем смеяться над любовью?

Мы не годимся в свистуны.
Мы чистой завистью и кровью
Не суесловью преданы.

Я шел домой сквозь шорох ночи.

Там разбирал свои листы.
И южных звезд смотрели очи
В мое окно.
Совсем как ты.

И если что-то мне мешало,

Так только то, что за стеной
Пора осенняя шуршала
Да мышь летучая летала,
В окно влетала.
   И витала,
Как тень,
   за бабочкой ночной.

1963

«Все выпадает снег…»