Это вечное стихотворенье...

И самый юный в мире дождь
Исчез за первым поворотом.
И показалось: ты идешь
По тротуарам, как по нотам.

И я впервые ждал: тобой,

Тебе навеки посвященный.
Как переулок голубой,
Не камнем — лунами мощенный.

Был в лужах весь окрестный свет,

А их оставил дождик краткий,
Как перевернутый ответ
Под легкой детскою загадкой.

Ведь воробьиной тишины

Мерцала первая отрада.
Ведь больше не было войны
И было в мире столько лада.

И снова голубь ускользал

От голубей в иные сети.
И я тогда еще не знал,
Что нет единственной на свете.

1967

«На влажные планки ограды…»

На влажные планки ограды
Упав,
   золотые шары
Снопом намокают,
   не рады
Началу осенней поры.

— Ты любишь ли эту погоду,

Когда моросит, моросит…
И желтое око на воду
Фонарь из-за веток косит?

…Люблю. Что, как в юности, бредим,

Что дождиком пахнет пальто.
Люблю.
   Но уедем, уедем
Туда, где не знает никто…

И долго еще у забора,

Где каплют секунды в ушат,
Обрывки того разговора,
Как листья, шуршат и шуршат.

1967

«Однажды проснется она…»

Однажды проснется она
Со мной совершенно одна.

Рукой пустоту она тронет,

Разбудит ее и прогонит.

И на два запрется замка

От призрака и двойника.

Так что ж это все-таки было,

Какая нас сила сводила?!

Я выйду.

Пойму: не вернусь.
И все ж, уходя, оглянусь.

1967

«Дышала беглым холодом вода…»

Дышала беглым холодом вода.
Осенний ветер горек был на вкус.
Неву оставив,
Мы сошли тогда
У самой Академии искусств.

В тени молчали пары,

Млели мхи.
Ветвистый сумрак сверху нависал.
И я тебе рассказывал стихи,
Которых я потом не написал.

1967

Грачи прилетели

После первых ночей,
Отшумевших лесами,
После белых подушек
И черных ручьев
У сугробов опять
Синяки под глазами,
Синева под глазами
У всех облаков.

Как в гостиницах

Шишкинские канители,
Этих сосен и елей
Развес и наклон,
Так сегодня — Саврасов,
«Грачи прилетели»
Наштампован в апреле
И в жизнь проведен.

Он бросает готовое,

Птиц не осилив.
Ветки долго пустуют
Под небом нагим.
Но приходит на помощь
Художник Васильев
И рисует грачей
Одного за другим.

То слетаются, то

Разлетаются тучей,
Обживая вне рамы
И в раме жилье.
И бросается гвалт,
Этот гомон летучий,
То ль в окно мастерской,
То ль из окон ее.

Белый храм, над которым

Грачиная давка,
То к глазам подплывет,
То, как по ветру, — вспять.
Так что надпись на нем
«Керосинная лавка»
То является, то
Исчезает опять.

Тают черные сучья

И синие вены.
Но, творец, а художники?
Где же они?
Беспорядок, беспамятство…
Благословенны
Эти первые ночи
И первые дни!

1967

Родные стены