Это вечное стихотворенье...

Я целую книгу вчера написал
И в воздухе точку поставил.
Там сумрак средь белого дня нависал,
Закат очертания плавил.

За час написал, как за несколько лет —

В нездешнюю библиотеку
О том, как последним закатом рассвет
Казался двадцатому веку.

Я был раствориться в пространстве готов,

Но мир, достигавший Вселенной,
Вдруг сузился до Патриарших прудов,
До улицы обыкновенной.

Там юность витала по льду на коньках,

А лед и свистел и чирикал
В сплошных ученицах и учениках
Под хлопьями зимних каникул.

«На сопках Маньчжурии» под пересвет

Звучало почти беспечально.
И лучшая пара тринадцати лет
Кружилась легко и центрально.

Так время вчера уплотнилось мое,

Что создал я том бессловесный…
Слагал я свое Житие-Житиё,
А мир колыхался окрестный.

Там палец на кнопке дверного звонка

Так медлил от мысли внезапной;
Нажмешь… — и грядущие рухнут века
В ничто. И не скажешь: до завтра!

И весь этот детский цветной карнавал

Исчезнет, утонет…
   Кощунство!
Но разве мое?
   Я еще не знавал
Настолько ужасного чувства.

Я знаю одно под бессмертным снежком,

Одно, неподвластное сагам, —
Что бездны таятся под каждым шажком,
Под каждым единственным шагом.

1984

Воспоминание о книге «Сестра моя жизнь»

Д. Самойлову

Когда я прочел эту книгу,
Не зная, что будет в конце,
Молчанье, подобное крику,
Застыло на юном лице.

Огромные капли синели,

В них переливались миры.
И страшная ветка сирени
Вела в проходные дворы.

Я чувствовал, как холодело,

Как, взятое чудом в кольцо, —
В лицо, что со снимка глядело,
Мое превращалось лицо.

Я тер свои щеки, как в стужу,

Свои обретая черты,
И вырвался… Вышел наружу,
Пошел, задевая кусты.

Казались шагами гиганта

Шаги мои через сирень.
Опасною тенью атланта
Скользила по ним моя тень.

Но воздух, и дом, и скворечня,

И провода белая нить
Меня и тепло и безгрешно
Старались умиротворить.

И новая лунная фаза,

И веток седые штрихи,
И чья-то запавшая фраза:
«Ведь это же только стихи!»

1984

«Как вечернее стихотворенье…»