Это вечное стихотворенье...

Как вечернее стихотворенье,
Все в деревьях и в галках на них,
Патриарших прудов откровенье,
Полуоблачных, полуземных.

Здесь на липах мудрят, опасаясь,

Чтоб не слишком осыпался снег,
Черно-серые птицы, стараясь
Свой туманный устроить ночлег.

И какая-то странная пара —

То вперед, то назад, без конца,
Отойдя от Тверского бульвара,
Не дойдя до большого Кольца.

Потрясающа эта бездомность

При наличье и стен и дверей.
Потаенность ветвей и нескромность
Редких фар и ночных фонарей…

Не о Мастере и Маргарите,

Не об Авторе даже самом,
Об одном — о Великой защите,
О масштабе ее мировом.

Рядом гул городского движенья,

А у них тишина и звезда…
Это вечное стихотворенье
Не допишет никто никогда.

1984

«Мне будет вечно сниться дождь…»

Мне будет вечно сниться дождь
И шум листвы у изголовья
Каких-то баснословных рощ
Бесчасья или безвековья.

Мне будет вечно сниться путь,

Скрывающийся за холмами,
Которым позабыл шагнуть,
Как снится детский сон о маме.

Мне будет вечно сниться дождь

С почти расплывшейся страницы
И то, как ты меня зовешь
И я встаю, мне будет сниться.

Там будут ветки ходуном

Ходить, мешая солнце с тенью…
И тоже станут чьим-то сном…
Но будет в песне — воскресенье!

Потомок, выстой под окном,

Домучься до стихотворенья.

1984

«Перестал восхищаться чужими стихами…»

Перестал восхищаться чужими стихами.
А бывало, услышишь — бежишь.
И кому-то рассказываешь, чуть руками
Не размахиваешь, как малыш.
Перестал просыпаться до света — от муки
Недосказанного перед сном.
Стали встречи как будто сплошные разлуки.
Позабыл, как стоят под окном.
Появляется странное предположенье,
Что окно с колыханьем огня,
Одинокого, ждущего до сокрушенья,
Окончательно не для меня;
Что не мне, а кому-то и дом, и ограда,
И в кленовых листах мезонин…
Перебарывать этого чувства не надо
Ради следующего за ним.

1985

Бессонница («Спит сиамский котенок, вцепясь в ковер…»)

Спит сиамский котенок, вцепясь в ковер.
Поднимается дыбом тихонько ворс.
Спит дворняжка, помахивая хвостом.
Их погладить бы надо обоих мне.

Сочинивший кучу плохих стихов

И вручивший их мне на суровый суд,
Чтобы я похвалил, безмятежно спит,
Гениально набравшись в чужих гостях.

Может быть, через вечность усну и я,

Утомительный, видимо, человек,
Только станет ли лучше тебе или мне,
Если кто-нибудь где-то уснет навек…

А зачем этой правде смотреть в глаза,

Если знаю и сам, что и я такой,
Что когда-то пройдет и двадцатый век
Вместе с жизнью моей и моей строкой.

А зачем этой правде смотреть в глаза,

Как в могилу глядеть и глядеть? Зачем?
Лучше девушкам буду дарить цветы
И заглядывать им в глаза, а не ей…

1976, 1985