Это застряло в памяти

День для меня померк и кончился. На террасе мама награждает нас заключительными тумаками. Саня громко ревёт, но садится со всеми ужинать. А я залезаю в постель до утра. Я смотрю в окно на свою сосну, с которой давно стаял снег. Она мокрая, растрёпанная. Ей тоже досталось сегодня. Я шепчу ей: «Ну почему мне так не везёт с самого детства? А?»

Мама распекает домашних, особенно тётю, за то, что та не уследила за детьми.

* * *

Утром я просыпаюсь рано. Погода ясная, и сосна розовая от солнца. В доме ходят, переговариваются, гремят посудой. Мама уезжает в город. Когда всё стихает, приходит грустная тётя Магда. У неё красные, опухшие глаза.

– Магда, а зачем она приезжала? Вчера был только четверг! – я ужасно злопамятная. Саня спит как ни в чём ни бывало.

– Она привезла лекарства для бабушки. Нашей бабушке хуже, разве ты не заметила? И продукты для нас. Просто она очень устала, попала под град, долго пережидала на станции, продрогла, вымокла. Надо жалеть и понимать людей, даже если ты не согласна с ними. – Тётя ласково хлопает меня по руке. – Ну что, будем вставать?

Пошевелив Саню, она уходит, а я лежу и думаю: «Бедная бабушка, бедный дедушка, бедная тётя Магда, бедная мама, бедная Валька, бедный её папа, бедная я».

За завтраком тётя говорит:

– Когда-нибудь вы вырастете, и у вас будут дети. Только запомните следующее: в воспитании детей есть одна существенная тонкость – нельзя путать строгость с жестокостью. Жестокость ранит детскую душу и оставляет след на всю жизнь. Грубость тоже не метод, вырастут грубияны. Ясно?

Тянутся светлые, пустые дни. Начало июля. Я почти не вылезаю на дорогу, читаю на террасе Гюго. Тётя Магда одобряет моё увлечение этим писателем:

– Он учит быть милосердными к несправедливо гонимым и отверженным… Различать добро и зло… Злые люди… Не знаю, врождённое это свойство или следствие озлобленности, вызванной личным или общественным неблагополучием… обстоятельствами… обидой на весь свет… Убеждена, что часто это бывает результатом невежества, скудоумия. Человек чего-то не дочитал в хороших книгах… Вижу, ты глубоко воспринимаешь описанную драму, значит, способна на сочувствие… Это замечательно, дитя моё! Я верю в великую преобразовывающую, воспитательную силу слова… Она заметила, что последнее время у меня глаза на мокром месте.

* * *

Июль! Стоит жара, сушь, и после завтрака мы с тётей уходим в лес. Мы несём с собой коврик, подушки, книги, тетради, холодный сладкий чай в бутылках и бутерброды. Дед и совсем ослабевшая бабушка остаются в доме, на террасе. Дедушка шуршит газетами, читает ей новости с полей и прочие сообщения, бабушка отрешённо слушает. Деда волнует судьба посевов по всей стране. Они со Степаном Палычем всё чаще вспоминают годы страшных недородов, засухи, голода. У них получается, что человек не властен в борьбе с засухой, это беда для человека и для скота. Газетные прогнозы их не бодрят.

– Люди, прожившие такую тяжёлую, долгую жизнь, знают, почём фунт лиха, и боятся новых бед. Я оптимистка и считаю, что всё обойдётся, – говорит нам тётя по дороге.

Мы уходим в лес ещё и потому, что у Розы Марковны начался отпуск, и теперь она с утра до вечера то поёт, то заводит патефон. «Это невыносимо!» – стонет тётя Магда.

В лесу мы вяло учим наизусть стихи, читаем книги по школьной программе следующего класса, но чаще тётя читает нам книги для взрослых. Здесь хорошо. Можно побродить босиком, растянуться в траве и, закрыв глаза, послушать, как перекликаются птички, гудит мошкара в кустах. Можно поискать землянику. Жаль, что тётя ничего этого не видит и не слышит, углубившись в Льва Толстого. И никого вокруг. Я брожу по полянке и воображаю, что я фея, цветы и травы мои друзья, я иду, мне щекочет ноги папоротник, ёлочки гладят по голове, за мной по пятам идёт ручной волк, скачет белочка по ветвям, нас сопровождают птички, большие и маленькие, на мне длинный, сарафан из лёгкой, летящей материи, на голове венок, волосы развеваются, и вдруг навстречу мне на велосипеде выезжает Никита… И говорит: «Не уходите, мне так много надо вам…»

Голоса на соседней поляне за кустами прерывают мои фантазии. Я прячусь за дерево. На высоком пеньке сидит маленькая нарядная женщина и плетёт венок, а у её ног устроились две девочки. Старшей, рыженькой, лет десять, как и мне. Она держит ромашки и подаёт ей по цветку. Младшая, черноголовая и черноглазая, положила голову на колени женщине и нетерпеливо теребит венок. Они тихо беседуют, смеются. Я знаю, кто они, и начинаю бесшумно уходить, потому что мне стыдно, что я подглядываю. Вернувшись на коврик, говорю тёте шёпотом:

– Магда, я их только что видела. Там, на поляне. Они вовсе не грустные, а весёлые. Может, мама к ним вернулась?

– Вряд ли. Она приезжает повидать их, пока отца нет дома. Не понимаю я эту даму.

– А я понимаю. У них такой толстый, старый отец! – говорит Саня.

– Надо было раньше смотреть, какой он! Корысть наказуема! – резко отвечает тётя. Судя по тону, разговор окончен.