Это застряло в памяти

Кончается тем, что мы все индейцы, и мы защищаем свою территорию от бледнолицых. Мы крадёмся по лесу, как дикие звери, и зорко высматриваем «врага». Почуяв опасность, мы прижимаемся к деревьям, мы срастаемся с ними, замираем. Листва скрывает нас, птицы предупреждают о тревоге, земля под ногами мягка и послушна, корни и ветки уступают дорогу, мы тут свои, берегитесь, бледнолицые! Игра приводит нас к еловому бору, и у Ольки возникает новая идея. Мы в тайге! Мы – геологи, ищем полезные ископаемые. Олька давно решила, что будет геологом, как её мама, и часто роется в земле, рассматривает камешки и как-то их называет. Мы пробираемся сквозь чащу всматриваемся в «породы», «берём образцы». Натыкаемся на ржавую консервную банку – значит, близко человек. Лес становится реже, светлее, и вот мы выходим в поле, и солнце ослепляет нас. Разуваемся и бредём дорогой через поле, по щиколотку в горячей пыли. Здорово! Головы печёт, и мы стаскиваем платьица и делаем себе тюрбаны. Мы ни во что не играем, жарко, пить хочется. В небе кувыркается маленькая, как бабочка, птичка. Жаворонок, определяем мы, вспоминая школьный учебник. Олька впереди, неутомимая, прыгает по полю, собирает васильки. Поле всё круче и круче, до самого неба. Наконец холм, там торчат берёзки – небольшая рощица. Обливаясь потом, мы тащимся туда, доходим, падаем в тени и сразу засыпаем.

Просыпаемся мы под вечер. Солнце ушло в сторону, стало чуть прохладнее, и мы оживаем. За рощей дорога идёт вниз, поле кончается, перерезанное узкой речушкой в кудрявых кустах по берегам, а дальше дорога вьётся через луг и взбирается на мостик, а за ним мы видим деревню, самую настоящую деревню! Мы давно опоздали домой, нас беспокоит обратный путь и найдём ли мы дорогу в наш посёлок, но такое пропустить мы не можем! Влезаем в платья, кое-как разглаживаем их, поправляем косички и несёмся наперегонки в деревню. За мостом нас встречают серьёзные деревенские псы, но Олька велит не обращать на них внимания, мы трусим, но идём с виду спокойно и попадаем на площадь, вернее, на пустырь, где стоят две палатки: «Керосин» и «Хлеб», и длинный, обшарпанный сарай. Тут полно народа. Больше женщин и старух, празднично одетых, в платках, и много нарядной, шумной молодёжи. Бегают дети, разлеглись в самых непринуждённых позах собаки. У сарая собрались мужчины, они покуривают и хрипло хохочут. На нас никто не обращает внимания. У пригорка длинная лавка, а вокруг неё целая толпа. На лавке сидят старухи, с ними гармонист, молодой паренёк. Самая бойкая старуха, вся в морщинах, поёт, а гармонист, ошибаясь, ей подыгрывает. Когда он фальшивит, Ника кривится. Мы подходим совсем близко и слушаем из-за спин девчонок и парней, которые так и облепили старух. Песня старая, нам незнакомая, старуха поёт громким голосом:

Под ракитой зелёной
Русский раненый лежал,
Ко груди, штыком пронзённой,
Крест свой медный прижимал…
…
«Ты не вейся, чёрный ворон,
над моею головой!..»[36]

 —

старуха куплет споёт, а потом его объясняет своими словами. Это, говорит она, ещё в ту войну было, в Первую, в Германскую, вот, лежит такой паренёк, как ты молоденький, и помирает, а над ним ворон, а он ему и говорит, мол, не вейся надо мной, я ещё живой…

Другие старухи подтягивают ей дребезжащими голосами. Главную зовут баба Катя. Вдруг она обрывает песню и начинает возню. Она хватает парнишек за чубы, ласково их тискает, трясёт и приговаривает:

– Ой, мальчишки, как я вас люблю, такие хорошие все, золотые мои!

Парнишки смеются, увёртываются. Молодая тётка с ребёнком на руках говорит:

– Баба Катя, ты что, выпила, что ли?

Старуха не отвечает, но видно, что выпила. Она поворачивается к бабке рядом:

– Вот такой мой младший был, Федька, когда на войну пошёл, – говорит она и прижимает кулаки к глазам.

– Будет тебе, сейчас и Тонька заревёт, чего уж теперя вспоминать, – говорит ей соседка. Баба Катя поднимает голову.

– Баба Катя, давай общую! – просят ребята.

Из-за острова, на стрежень…[37]

Поют все, молодые и старые, гармонист разошёлся, не ошибается. Мы слушаем как завороженные. Слова жуткие, потрясающие. Песня кончилась.

– Ну вот, – говорит тётя Катя и вытирает губы, но вдруг вскакивает и озорным голосом выкрикивает: «Мой милёнок как телёнок…»

Начинаются частушки. Старушки и молодые женщины выкрикивают их по кругу и приплясывают. Всем весело, кругом хохот, только мы не всё понимаем. Баба Катя наклоняется к нам:

– А вы чего не пляшете?

Мы теряемся, но Олька смело отвечает:

– Мы так не умеем.

– Вы откуда, девчата, что-то я вас не признаю? – улыбается нам баба Катя.

– Мы из Валентиновки, просто заблудились, – за всех отвечает Олька.

Местные девочки подходят к нам поближе, прислушиваются. Все хотят нам помочь, гадают, как добраться до нашего дачного посёлка. Выходит, что мы ушли из дома километров за пятнадцать.