Этот дикий взгляд. Волки в русском восприятии XIX века

Авторы всех четырех рассмотренных мной рассказов по-разному справляются с трудностями, которые встают перед ними из-за необходимости представить точку зрения волков и вызвать к ним сочувствие. «Жизнь и приключения одного волка» благодаря глубоким познаниям автора в этой области представляет собой убедительную «биографию» главного героя от рождения до гибели от охотничьих пуль. Чехов в «Белолобом» прибегает к сдержанному повествовательному стилю: через описание физических ощущений и непосредственных реакций передается настроение стареющей волчихи, которая беспокоится о судьбе собственного потомства и тратит время на щенка, столь неожиданно и несвоевременно появившегося в ее жизни. В душераздирающем рассказе Зайцева посредством выразительной образности создается чувство подавляющего и всеобъемлющего ужаса посреди символического пейзажа, наполненного тьмой, холодом и смертью. Зиновьева-Аннибал, описывая глубокие переживания маленькой девочки, подчеркивает жестокость устаревшей традиции мучить волков на забаву имперской аристократии.

Если в рассказе Зиновьевой-Аннибал, написанном от первого лица, волки обретают голос благодаря сильно развитой у Веры способности к состраданию, то в трех остальных рассказах, написанных в третьем лице, мысли волков один или несколько раз получают прямое словесное выражение, хотя и разными способами. В 2015 году в своей книге «Говорящие животные в детской литературе» Кэтрин Элик отметила, что животные, наделенные голосом, одновременно наделяются и свободой воли. Опираясь на теорию диалогизма М. М. Бахтина, она утверждает: «Сталкиваясь с персонажами-животными, способными изъясняться и идентифицировать себя посредством человеческого языка, читатель вступает с животными в диалогические отношения, подталкивающие к этическому взаимодействию» [Elick 2015: 9]. Иными словами, наделяя животных языком, мы приписываем им эмоции и свойства, похожие на человеческие, и, соответственно, впускаем в наши отношения с ними моральные обязательства. Обращение к Бахтину помогает объяснить, какой эффект производят вербализованные мысли в подобных текстах. В каждом из трех рассказов мысли и высказывания протагонистов-волков вербализуются довольно скупо, однако наделение волков способностью словесно оформлять свои мысли само по себе придает им в наших глазах моральную ценность и право на сострадание.

У Зиновьевой-Аннибал в повествовании от первого лица обмен взглядами между главной героиней Верой и раненым волком (с бóльшим успехом, нежели словесные высказывания, приписываемые волкам у других авторов) создает точку опоры для всеобъемлющих моральных тем и усиливает эмоциональное воздействие рассказа. Благодаря способности взгляда вызвать у человека-наблюдателя подобную реакцию создается антропоморфизм, не связанный с речью, или, точнее, стираются границы между человеческим и животным сознанием. Непреодолимое желание Веры смотреть на раненого волка и неспособность читателя отвлечь внимание от ее взгляда доказывают силу литературных образов, заставляющих человека изменить отношение к грозному хищнику, а также отражающих эти изменения. Несмотря на различный подход к проблеме преодоления разрыва между человеческим и животным сознанием, рассмотренные литературные тексты демонстрируют общее стремление к более сочувственному изображению волков. В заключении я более подробно остановлюсь на возможных способах интерпретации подобных моментов, в частности таких, в которых задействован взаимообмен взглядами между человеком и животным, а затем попытаюсь осмыслить с точки зрения современности некоторые из уже рассмотренных нами позиций по отношению к волкам.

Заключение

В научной литературе, посвященной волкам, мне многократно попадались ссылки на описание глаз умирающей волчицы из очерка Олдо Леопольда «Если думать, как гора», входящего в его сборник «Календарь песчаного графства», изданный посмертно, в 1949 году. Леопольд (1887–1948), один из первых в XX веке ученых-экологов, обозначая ключевой поворот к развитию у него менее потребительского отношения к природе (так называемой «земельной этики»), описывает, как он встречается взглядом с умирающей подстреленной волчицей; с аналогичными эпизодами мы неоднократно сталкивались в различных российских контекстах XIX века. Волчица и один из ее волчат были застрелены, когда автор в 1910-е – начале 1920-х годов служил лесничим на северо-западе США и в его обязанности входило участие в спонсируемых правительством мероприятиях по истреблению волков: