Евангельская имущественная этика. Русская социальная мысль. Цикл публичных лекций

«Выше голову, собственник! Хозяйственная форма твоей жизни реабилитирована и укреплена страшными страданиями русского народа. Опомнись, мужественно и деловито следуй принципу частной собственности и борись. Посмотри: в России не поняли, что частная собственность так же присуща человеку, как душа и тело, и что важнейшее в собственнике – его культура и руководящая им социальная (не социалистическая!) волевая идея. Посмотри: революция не упраздняет собственности, она только передаёт её в раздробленном и уже потому полупарализованном состоянии в невежественные руки. Итак, опомнись…».

Конечно, я должен сказать, что очень многим эти аргументы близки. Но всё-таки я надеюсь, что из моих лекций вы поняли, что эта идеология, эта философия – абсолютно нехристианская. Самое настоящее язычество лезет из Ильина. Хотя он был христианином, считал себя христианином – об этом чуть позже. И, конечно же, такое толкование совершенно не соответствует православной традиции.

Вернусь к словечку «инстинкт». Это одна из кардинальных идей Ильина. Он уповал на человеческий инстинкт – то, что инстинктивно, то это хорошо, это здорово, это ценно, а то, что не инстинктивно – то плохо. Он считал, что инстинкт в человеке заложен самим Господом Богом, а раз так, то он всегда хорош. Удивительное дело: будучи христианином, он совершенно не понимал падшей человеческой природы, он не понимал, что инстинкт в человеке испорчен, что он во многом стал своей противоположностью. Во всяком случае, противоположностью Божьему замыслу о человеке. И для него чувство частной собственности – это инстинкт; а значит, он вложен в человека свыше, Богом. А вот св. Иоанн Златоуст так не считал. Он считал наоборот, что чувство собственности присуще падшей природе человека и что настоящая жизнь человека – это жизнь коммунистическая, без частной собственности. Поэтому Златоуст восторженно говорит о первохристианской Иерусалимской общине. А Ильин про Иерусалимскую общину, которая описана в Деяниях апостольских, пишет совершенно иначе:

«Первые христиане попытались достигнуть „социальности“ посредством своего рода добровольной складчины и жертвенно распредели тельной общности имущества; но они скоро убедились в том, что и некая элементарная форма непринудительной негосударственной имущественной общности наталкивается у людей на недостаток самоотречения, взаимного доверия, правдивости и честности. В Деяниях апостольских (4:34–37; 5:1-11) эта неудача (неудача!? – Н. С.) описывается с великим объективизмом и потрясающей простотой: участники складчины, расставаясь со своим имуществом и беднея, начали скрывать своё состояние и лгать, последовали тягостные объяснения с обличениями и даже со смертными исходами (имеется в виду Анания и Сапфира. – Н. С.); жертва не удавалась, богатые беднели, а бедные не обеспечивались; и этот способ осуществления христианской „социальности“ был оставлен как хозяйственно-несостоятельный, а религиозно-нравственный – неудавшийся. Ни идеализировать его, ни возрождать его в государственном масштабе нам не приходится».

Вот это так сказать «богословие» Ильина. Я об этом ещё скажу. А пока – его взаимоотношения с Церковью. Когда он был ещё человеком молодым, то венчался с женой, но Церковь фактически отрицал. И только постепенно и постепенно, идя по жизни, он стал понимать, что такое Православная церковь и её признавать. Но всё равно – он и там, в Церкви, остался крайним индивидуалистом. Он считал, что истинно то, что ты чувствуешь, какой у тебя в душе, как он выражался, «религиозный акт». Что ему (акту) соответствует – это верно, а всё остальное, то о чём говорили Святые Отцы, то о чём написано в Евангелии, то, о чём учит Церковь, – это, в общем-то, хорошо, но если это в тебя не вмещается, ну и ладно – это не твой религиозный акт. Но к Церкви надо относиться положительно – это как бы такой бесплатный магазин духовных ценностей. Вот ты в него входишь и смотришь – вот это тебе по душе, я это возьму, а вот мимо этого пройду – не всё же в магазине покупать. Может быть, я немножко утрирую, но отношение к Церкви было именно такое – не в Церкви человек спасается, а человек спасается самостоятельно – он же отдельное существо. А Церковь ему как-то помогает, намекает, книжки издаёт, которые ты можешь полистать. То есть Церковь для него – не корабль спасения, а что-то подсобное.