Эволюция архитектуры османской мечети

В данном проекте «реставрации» речь шла не о том, чтобы вернуть святыне прежний вид, очистив ее от позднейших наслоений и перестроек, и даже не о том, чтобы вписать реконструированный памятник в историческую панораму; наоборот – программа-минимум Кемалеттина была нацелена на обеспечение Храмовой горе исключительного места в застройке Иерусалима, программа-максимум подразумевала архитектурное подчинение священного для трех авраамических религий города именно исламскому культовому сооружению.

Утопический замысел А. Кемалеттина позволяет сделать несколько выводов.

Во-первых, допуская саму возможность превращения архитектурного тела Масджид аль-Акса в «большую османскую мечеть», турецкий зодчий, воспринимавший этот архитектурный тип как одно из высших достижений исламской культуры, недвусмысленно заменял все перестройки святыни, предпринятые омейядскими, аббасидскими, фатимидскими халифами, визуальным символом Османского халифата, возвращая «большой османской мечети» триумфальное значение и визуализируя ею панисламистские устремления своих современников и соотечественников⁶⁶.

Во-вторых, замысел возвести на месте храма Соломона огромную мечеть, архитектура которой вдохновлена стамбульской Сулеймание-джами, заставляет вспомнить о том, что заказ Сулеймана Великолепного в свою очередь отсылал к представлению о Templum Solomonis. Аксиологическое сопоставление, предпринятое еще в середине XVI в., более чем через три с половиной столетия получало подтверждение через тождество формы: архитектурная доминанта Иерусалима должна была воспроизводить архитектурную доминанту Стамбула, претендовавшую на воспроизведение значения иерусалимской святыни… «Большая османская мечеть» в проекте Кемалеттина была призвана не только изменить приоритеты визуального восприятия Святого града, но и укрепить уже существовавшие идеологические коннотации, сохраняя присущие ей качества инструмента риторики.

Кроме того, последний большой проект мусульманского культового здания, начатый накануне ликвидации Османской империи, оказался связан с реставрацией иерусалимской мечети, что заставляет вспомнить первый памятник анатолийской мусульманской архитектуры – Улу-джами в Диярбакыре, являющуюся репликой восстановленной при Малик-шахе дамасской мечети. Кажется символичным, что история османской архитектуры закончилась тем же, чем начиналась история сельджукского зодчества – реставрацией великих памятников Омейядского халифата, расстояние между которыми меньше, чем от Эдирне до Стамбула.

Заключение

Безусловно, ликвидация и Османской империи, и Османского халифата не означали мгновенного отказа от османской архитектурной традиции. Во-первых, создавать «революционную архитектуру» на ее раннем этапе пришлось выпускникам османских Академии изящных искусств и инженерных школ, воспитанным на образцах, предложенных полустолетием ранее в «Usul-i Mi’mari-i Osmani» и в 1910-х гг. получивших тюркистское переосмысление. Те же М. Ведат Тек, А. Кемалеттин и ряд других уже известных османских зодчих (Дж. Монжери, А. Коюноглу, Я Ахмет) возглавили крупные строительные проекты в Анкаре, объявленной столицей Турецкой республики. Во-вторых, тюркизм обрел официальный статус «идеологической детерминанты выживания турок как народа и как государства»¹, и тюркистская риторика «Первого национального архитектурного движения» прекрасно соответствовала задачам визуализации национальных идеалов. Возведенные в 1920-х гг. здания Национальной Ассамблеи, Анкара-палас, Этнографического музея, штаб-квартиры Народно-республиканской партии, ряда министерств и банков использовали тот же набор «тюркских» (или «назначенных» таковыми) элементов, который можно найти в постройках 1910-х гг. – небольшие шлемовидные купола, пологие стрельчатые арки, сталактитовые капители колонн, широкие выносные карнизы на деревянных кронштейнах, изразцовые панно на фасадах². Основные элементы столичного репертуара запоздалого нео-османского (а теперь раннереспубликанского) архитектурного стиля легко распространялись в провинцию, – власти активно использовали именно эти «патриотические» формы при строительстве госучреждений, школ и почт, обеспечивая работой архитекторов позднеосманской выучки.

Но, девальвировав политическую роль идеологии ислама, декларировав светскость государства, подчинив деятельность религиозных общин Управлению по делам религий и национализировав вакуфные учреждения³, Турецкая республика надолго устранилась из культового строительства. Единичные мечети, появлявшиеся в кемалистской Турции, возводились без какой-либо государственной поддержки по предельно упрощенным старым проектам. История османской мечети закончилась раньше, чем исчерпал себя тот архитектурный стиль и та отражаемая им риторика национализма, которые были унаследованы Республикой.