Эволюция архитектуры османской мечети

Культовая строительная активность визирей Кёпрюлю оказалась сосредоточена в балканских, понтийских, приэгейских, сирийских городах, но большая часть возведенных памятников были уничтожены или перестроены до неузнаваемости⁶; сохранившиеся мечети – в частности, Кёпрюлю Мехмед-паша-джами в североанатолийском Карабюке (1658–1662) и одноименная мечеть в Хекимхане около Малатьи (1661)⁷ – демонстрируют архаизирующую конструктивную простоту и утилитарную функциональность без претензии на сложный архитектурный поиск. То же касается и патроната местных чиновников – основанные ими квартальные мечети, официально датируемые XVII в., позже перестраивались и расширялись, приобретая формы, характерные для XIX столетия (измирские «базарные» мечети Кестанепазары, Башдурак, Кемералты)⁸.

Блестящая организация функционирования ведомства придворного архитектора (Hassa Mimarlari Ocağı) позволила целой плеяде коллег и учеников Синана продолжать работу по уже готовым проектам. По этой причине ряд памятников, завершенных в 1570-1580-х гг., имеют спорную атрибуцию – их как включают в списки работ самого Синана, так и приписывают другим мастерам (Давуду-аге, Далгыч Ахмеду, Седефкару Мехмеду-аге, а также «неизвестным авторам»)⁹. Незначительно трансформируемые разработки мастерской Синана оказались способны несколько десятилетий удовлетворять частный заказ в области культовой архитектуры, исключая необходимость творческих поисков и оригинальных решений.

Завершение Селимие-джами в Эдирне в 1574 г. ознаменовало и окончание активных поисков форм «большой османской мечети» в течение XVI в. Нефная Сулеймание-джами подвела итог попыткам воспроизвести храм Св. Софии, и возвращаться к этой архитектурной теме не было необходимости; эдирнская мечеть являла собой настолько грандиозное сооружение, что надолго оказалась исключена из круга архитектурных образцов, хотя отдельные появившиеся в нем элементы (использование торговых рядов-араста для опоры платформы, оформление архивольтов галерей интерьера, сдвиг боковых лоджий относительно вертикальной плоскости, постановка минаретов на углах основного объема, рисунок аркад двора) были позаимствованы «наследниками Синана». Непосредственные последователи великого зодчего взяли за основу следующих архитектурных проектов, выполнявшихся по султанскому заказу, конструкцию и композицию мечети Шехзаде, фактически превратив квадрифолий полукуполов в норматив для огромных культовых комплексов Стамбула, что позволяет современным исследователям говорить даже о некоем «имперском каноне» в монументальной архитектуре¹⁰.

Переходя к следующему этапу эволюции типа «большой османской мечети», следует акцентировать странную ситуацию, долго остававшуюся вне интересов исследователей османской архитектуры. На протяжении более чем столетия с момента взятия Константинополя каждый османский султан возводил «именную» мечеть – Фатих-джами Мехмеда II, Баязид-джами, Селим Явуз-джами, Сулеймание, эдирнская Селимие; показательно, что даже Селим I и Селим II, правившие всего по 8 лет, успели заложить собственные мемориалы. Однако с именем Мурада III, находившегося у власти 20 лет (с декабря 1574 по январь 1595 г.), никакая «большая османская мечеть», как, впрочем, и другие культовые постройки в Стамбуле, не связаны – единственной возведенной им мечетью остается Мурадие-джами в Манисе, заложенная еще в бытность шехзаде Мурада саруханским санджак-беем¹¹. Активность светского строительства в правление Мурада III и увлеченность расширением стамбульского дворца Топкапы не объясняют такого «равнодушия» и к культовой архитектуре, и к выражаемой ею политической риторике, и к созданию места собственного погребения. Его преемник Мехмед III (1595–1603) тоже не оставил «большой османской мечети» – как и отец, он похоронен в гробнице на территории Айя-Софии. Однако следующий султан, Ахмед I, пришедший к власти в 13-летнем возрасте, заложил огромную мечеть на константинопольском Ипподроме уже через три года после коронации, так что говорить о прекращении традиции возведения «больших оманских мечетей» не приходится.