Евреи-партизаны СССР во время Второй мировой войны

Мы же, лагерь, в котором жили женщины и дети, провожали их любящим взором, желали успехов и благополучного возвращения домой. Каждое расставание было последним, каждое прикосновение рук было последним. Мы волновались, потому что они были как те некоронованные олимпийские чемпионы, чьи рекорды говорили сами за себя. В партизанских сводках хвалились убитыми немцами, поврежденными поездами и, главное, нарушением столь необходимой для врага подвозной дороги – главного пути на Киев. Каждая задержка этих груженых поездов, направлявшихся на фронт, была великой победой. Количество могил наших дорогих товарищей росло день ото дня. Это была цена победы. Лес стал для нас очень дорог. Среди этих густых зарослей, покрывающих огромные пространства, мы нашли свой дом. Это был тыл нашей страны. Мы проникали в самые потаенные уголки леса, в места, где, казалось, никогда не ступала нога человека. Это была целина, в которую мы вдохнули жизнь.

Жил среди нас в лесу замечательный человек, выдающийся человек. Это был блаженной памяти дедушка Шломо Цвейбель. Его великолепная борода и типично еврейская внешность символизировали для нас еврейскую трагедию этой войны.

Я хорошо помню, как в те дни дедушка просыпался рано утром, когда в лесу было еще темно. Дедушка готовился к личной беседе с Создателем. Он надевал тфилин и талит и, высоко подняв голову, стоял и с благоговением шептал свои молитвы. И тогда в единении с ним просыпался весь лес.

Птицы начинали петь, кружась над верхушками деревьев; на ветках сонные белки роняли капли холодной росы, еще блестевшей на их длинных хвостах. Из-под деревьев раздавались иные, странные звуки, ничуть не менее мелодичные, чем наверху. Можно было услышать такие молитвы, как «Как прекрасны шатры твои, Иаков» и «Ты Бог Авраама, Исаака и Иакова…», «В Иерусалим, твой город возвратись милосердно…» и «Мы согрешили пред Тобой, помилуй нас».

И деревья стояли неподвижно, как огромная и разновозрастная толпа на Йом-Кипур. Когда-то дома на Йом-Кипур толпа была одета в белое, а здесь в коричневое. И здесь, в лесу, дедушка проходил перед Ковчегом Завета, и его уста произносили молитвы и псалмы. Это была молитва, которая никогда прежде не произносилась таким образом и в таком окружении. И я не знаю, будет ли еще когда-нибудь произнесена столь чистая молитва.

Все эти годы пища дедушки состояла только из картошки, потому что кошерной еды не было. Он уединялся в лесу, разжигал свой маленький костер, жарил несколько картофелин и ел медленно, как будто это был деликатес. И он чувствовал себя сытым, более сытым, чем кто-либо вокруг. Как у него это получалось? Только Богу известно.

А когда партизаны уходили из леса на свои операции, они всегда помнили о дедушке Цвейбеле и всегда приносили ему что-то кошерное, украденное ими где-то. Они так поступали, потому что дедушку все любили. Они не только любили его, но и оберегали как самого дорогого человека. Когда приближался Песах, дедушка глубоко задумывался о том, как ему соблюсти все обряды, те обряды, которые он строго соблюдал всю свою жизнь. Партизаны помнили о празднике, принося ему кошерные блюда и удовлетворяя его особые праздничные нужды. В те давние времена в этом для партизан было некое утешение.

Посреди уныния, посреди ежедневного кровопролития геройские поступки как отдельных людей, так и группы в целом были заметны сразу. И именно они зажигали лучик света в окружающей нас тьме.

Самым тяжелым временем для нас была зима, холодная зима украинских лесов. Типичны были ужасные снежные бури, яростно разметывавшие лес и сметавшие всех тех существ, которые населяли его в теплые дни. А потом падал тяжелый снег и скапливался на ветвях и верхушках деревьев, пока под его тяжестью сами деревья не валились, не выдержав этой непосильной ноши.

И мы бродили среди холода и тоски – мы и голодные волки; и те и другие искали пищу, и тех и других гнали, казалось, одни и те же демоны. Волки питали к нам особое чувство. Пока мы были рядом с ними, они нас не трогали, лишь совершали некоторые «шалости» по отношению к нашей еде.

А немцы в те холодные дни заходили в лес специально. Они совершали рейды вглубь леса с целью найти наши укрытия и уничтожить нас. Они думали, что зимой нас будет легче высмотреть и заморозить. И вот наступили дни испытаний. Были дни, когда мы чувствовали себя совершенно потерянными. Мы бежали, куда глаза глядят. Мы пробегали без отдыха тысячи верст, минуя замерзшие болота и горы оледеневшего снега, и время от времени мы стонали, падали, тяжело дыша, снова вставали и упорно двигались вперед и вперед…

Бывали ночи, когда, набегавшись, мы сбивались в одном месте в груду человеческих тел, мокрых и израненных. Никто не произносил ни слова. Мы лежали почти без сознания, и только самые сильные из нас время от времени будили спящих, потому что даже короткий сон на снегу мог закончиться вечным сном. Иногда мы сидели, иногда ложились, и снег служил нам подушкой. Мы смотрели на небо, на далекие мерцающие звезды.