Евреи-партизаны СССР во время Второй мировой войны

Тот бросился на улицу, сел на лошадь и погнался за ним, наскочил на него на своей лошади и затоптал. Мы взяли с собой одного из его сыновей и еще двух подозреваемых. Один, который был в нашем списке, но имя которого почему-то не было написано четко, ускользнул от нас. Это был тот самый человек, который замышлял украсть мое ружье, когда я жил в деревне с моим братом Зевом. Повезло ему.

Выйдя на улицу, мы столкнулись со своим знакомым, Шавадором Колевым.

– Вы не остановили главного организатора, самого опасного из убийц – Стаха, – сказал он грустно.

– Но он уже сбежал в Польску-Гуру, к немцам.

Преследовать его пешком или на машине было поздно из-за поросшей травой дороги.

Мы ушли с тремя убийцами. Я оглянулся и увидел, что позади нас идут жены наших пленных. Я остановился на опушке леса.

– Что вам нужно?

– Наши мужья, – ответили они.

– Хорошо, – сказал я, – вы получите их, если принесете нам водки.

Они согласились. Мы ждали их. Мы получили от них водку и сказали им, что освободим их после допроса.

Мы изменили направление и проехали через польскую деревню Оптову. Пока мы ехали в деревню, лил сильный дождь. Солнце село, и пастухи пригнали свои стада домой. Увидев нас, пастухи стали убегать, приняв нас за украинских националистов. Среди убегающих я узнал девочку, отец которой был лесным сторожем. Он спрятал несколько еврейских детей, пока их не забрали мы. Я позвал девочку по имени, чтобы она не убегала. Она повернула голову и закричала:

– Матка-Боска, я тебя не узнала!

Нас было около 50 человек. Мы остановились в сельской школе. Мы сразу же собрали всех жителей села. Меня также спросили, будем ли мы ночевать в селе. Когда мы согласились, они стали приносить нам еду и питье. Позже около 40 мужчин предложили охранять село. Наш комиссар и капитан стали беспокоиться за нас, так как не знали, где мы. Когда мы наконец появились, радость была велика. Мы накрыли столы и приготовились к завтраку. Я лично подал жалобы на неточности и неясности, касающиеся пятого убийцы, который ускользнул от нас. Я передал наших пленных Давыденко из спецподразделения. Он их допросил, а потом убил.

С командиром Костиным

С федоровцами я пробыл два месяца. На моем счету подрыв 12 грузовых поездов с военным снаряжением, которые направлялись на Восточный фронт. Макса перевели в другое место, а на его место взяли лейтенанта по фамилии Костин. Знавшие его по подразделению Картухина говорили, что люди Макса пропадут. Он, Костин, был профессиональным военным и не очень подходил для условий жизни и боевых действий в лесу. Я воспользовался отсутствием Макса и поехал в село Серхов, где жил поляк, который занимался грабежами и разбоем в Маневичах. Два федоровца вызвали его на улицу. Я заставил его сесть в телегу, и мы поехали в лес. Там мы взяли его и завязали веревку на шее. Как сказано: «Кому удушение, а кому побиение камнями»[86].

Новый командир, Костин, послал Шаю Флеша с приказом, чтобы я вернулся в часть. Я стоял и беседовал с комиссаром-федоровцем в тот самый момент, когда Шая передал мне сообщение устно на идише. Комиссар был поражен.

– Мы два месяца спали вместе в одной палатке, а я не знал, что ты еврей. Я тоже еврей, – сказал он. – Отправь свое оружие обратно в свою часть, а сам оставайся здесь с нами.

– Я был одним из основателей подразделения, – сказал я ему, – и поэтому я хотел бы остаться с ним.

Потом я вернулся в отряд и встал перед Костиным.

– Я здесь, как вы приказали! – сказал я.

– Браво, очень хорошо! – он тепло пожал мне руку.

Я знал Костина с 1942 года. Я встретил его на одном из совещаний у Крука, где мы познакомились и вместе изучали маршруты операций в лесу и за его пределами. Среди приглашенных были капитан Картухин, который сидел с Липой (евреем), а также Костин, Макс, я, еще несколько человек из нашего подразделения, полковник Бринский и несколько помощников. Поглощая изрядное количество водки, мы начали беседу. Картухин сказал:

– Я лично не взял бы 20 русских партизан в обмен на одного Липу.

Макс сказал:

– Я бы не взял 20 русских партизан в обмен на одного Барку.

Последним из выступавших был полковник, слова которого были краткими и по существу. Среди прочего он сказал:

– Отныне Берл Лорбер и Берку (Берл Бронштейн) имеют право в любое время приходить вместе с Круком и Максом в главный штаб.

Русские часто жаловались, что евреи трусы. Если евреи попадут в плен к немцам, говорили они, то выдадут информацию о партизанах. В два часа ночи совещание закончилось, и я отвел полковника домой в штаб.

Костин зачитал приказы отряду, чтобы познакомить с ним, несмотря на то что большинство было ему знакомо и раньше. С нами было примерно несколько человек из тридцати красноармейцев, бежавших с ним из тюрьмы. Была также группа евреев, более или менее сплоченная, которые не могли приспособиться к тому, как он руководил подразделением. Делегация посетила его блиндаж и в недвусмысленной форме сообщила ему:

– Если хочешь добиться успеха в работе, оставь евреев в покое, потому что иначе они перейдут к федоровцам, а без них ты ничего не сможешь сделать.