Еврейскiй вопросъ

И если, даже вопреки всѣмъ старанiямъ достигнуть лучшаго и несмотря на уже существующее разложенiе и на инфекцiю iудейскаго духа чуждыми элементами все-таки выступали впередъ непривлекательныя черты еврейскаго образа мышленiя и чувства, снабжая все эти начинанiя болѣе чѣмъ сомнительнымъ приданымъ, то такое положенiе дѣла, насколько мнѣ извѣстно, въ моральномъ отношенiи еще недостаточно оцѣненное, также должно служить зеркаломъ разсматриваемого народнаго характера. Только, при наличности этихъ примѣсей и при господствующихъ обстоятельствахъ труднѣе ясно очертить неправильныя или неумѣстныя стороны этого моральнаго и умственнаго типа. Подобающая этой личности даже и съ нашей точки зрѣнiя мѣра уваженiя легко можетъ показаться неуплоченною, если подвергнуть критикѣ одну опредѣленную сторону, но эта тема не требуетъ полнаго и обстоятельнаго изображенiя, со включеньемъ позитивныхъ сторонъ.

Кромѣ того, основанiемъ, почему нелегко дать опредѣленную характеристику этого основателя религiи, служитъ и баснословный тонъ повѣеcтвованiй, невѣроятныя или прямо говоря, лживыя ихъ качества не въ одной только той части, которая касается чудесъ. Характеръ съ такимъ множествомъ величайшихъ противорѣчiй недопустимъ, какъ возможность, и тогда, когда предполагается наличность, по существу, еврейскаго склада, преувеличенiй, въ восточномъ вкусѣ, въ чувствахъ и представленiяхъ, а равно и извѣстной безсвязности мыслей. Но сравнительная оригинальность и сила переданныхъ рѣчей и бесѣдъ свидѣтельствуетъ о томъ, что ядромъ этихъ басенъ, записанныхъ потомъ по-гречески, была цѣльная личность. Обыкновенно, эпигоны или являющiея впослѣдствiи сочинители бываютъ неспособны выдумать мысли и дѣянiя, отличающiяся такою выдающеюся личною оригинальностью и такою могучею самобытностью, и породить ихъ своею немощною фантазiей. Они способны только на переделку, да и то, обыкновенно, скорее въ худшую, нежели въ лучшую сторону. Поэтому, басни и записи, вместо выясненiя, только окутали туманомъ реальное ядро, которое съ самаго начала уже современниками, и даже ближе стоящими, понималось различнымъ образомъ. Даже самое это ядро нельзя представлять себѣ какъ вещь совершенно опредѣленную, тъ.-е. оно было не безъ примесей и неясностей, не безъ уклоненiй и пустыхъ фантазiй. Такимъ образомъ, въ современномъ его изображенiи неизбѣжно остается много невыясненнаго, и какъ бы осторожно и критически ни относиться къ этому явленiю, нельзя указать точныхъ границъ, отдѣляющихъ то, что въ немъ вполнѣ реально, отъ того, что является вымысломъ.

Несмотря на это, намъ кажется возможнымъ съ достовѣрностью заключить кое о чемъ, а во всякомъ случаѣ избѣжать спутаннаго и спутывающаго допущенiя, что все это не болѣе какъ безсодержательный миѕъ, и такимъ образомъ избежать некритической сверхкритики. Что касается главной характерной черты, намъ въ сущности придется имѣть дѣло только съ однимъ обстоятельствомъ, которое состоитъ въ томъ, что, въ противоположность прежнимъ пророкамъ, Iисусъ возставалъ противъ iудейскаго сословiя лжеученыхъ. Онъ истолковывалъ и оформливалъ iудейское преданiе, такъ сказать, по душѣ, слѣдовательно, дѣлалъ, нѣчто такое, что до него другiе пророки иногда пытались прямо отвергать какъ нѣчто незаконное и негодное. Но отрицательное отношенiе къ тогдашней лжеучености Iерусалима было вещью совершенно новою, и даже историческимъ основанiемъ подготовленной книжниками гибели этому, относительно говоря, самостоятельному основателю религiи. Тотъ самый источникъ лжеучености, изъ котораго позднѣе возникъ и талмудъ, былъ также у iудеевъ и оффицiальною ученою силою, противъ которой выступилъ Христосъ и противопоставилъ иную форму мыслей и стремленiй, въ которой во всякомъ случаѣ кое-какiя черты представляли нѣчто, относительно говоря, хорошее.