Еврейскiй вопросъ

Въ нашей “Замѣнѣ религiи”, особенно во второй главѣ, есть кое-что, относящееся къ критикѣ Христова ученiя. Въ немъ нельзя не видеть характерныхъ чертѣ новогебраизма или, лучше, гебраизма позднѣйшаго времени. Христосъ, — выражаясь кратко, — былъ не иное что какъ еврей позднѣйшаго времени. Принципъ любви къ врагамъ, — на который онъ особенно напиралъ, тогда какъ въ свидѣтельствахъ болѣе древняго времени имелись, хотя и не особенно замѣтные слѣды совершенно противоположнаго принципа, — принципъ этотъ не совсѣмъ былъ чуждъ характеру евреевъ, который легко подпадаетъ парадоксальнымъ извращенiямъ и, такъ сказать, становится верхъ ногами, когда ему кажется, что на своихъ унаслѣдованныхъ ногахъ ходить уже не хочетъ. Характеръ этотъ кидается въ крайности и въ противоположности, тамъ, гдѣ онъ не можетъ найти дѣйствительной мѣры или критическаго различенiя. Это — недостатокъ, присущiй уму; одностороннее чувство и фантазiя какъ бы закусываютъ удила и сбиваются съ здраваго пути. Такъ въ человѣческую природу входитъ элементъ, который побуждаетъ ее бсзсмысленно вступать въ, борьбу съ прочими своими направленiями. Но, поскольку все-таки непроизвольная природа заявляетъ о себѣ, противоборствующее ей представленiе открывается какъ фактически практическая ошибка, тъ.-е., какъ объективная ложь. Если послѣдней сопутствуетъ ясное сознанiе то — на лицо и дѣйствительная ложь въ субъективномъ смыслѣ намеренности, тъ.-е. ложное настроенiе. Если подобнаго сознанiя нельзя доказательно приписать самому Христу, зато въ дѣйствiяхъ его усматривается нѣкоторая неясность и нѣкоторая примѣсь чувствъ, которая у другихъ должна была повести къ спутанности, къ противорѣчiямъ, и даже, въ концѣ концовъ, къ образованiю лицѣмернаго типа. Принимала же, вѣдь, и у него самого эта любовь къ главнымъ его врагамъ, къ книжникамъ той эпохи, иногда форму жестокой и ядовитой хулы; какъ извѣстно, онъ любилъ ихъ настолько, что, слѣдуя примѣру Iоанна, не разъ называлъ ихъ порожденiемъ эхиднинымъ!

Наше простое требованiе — не быть несправедливымъ и къ врагамъ, слѣдователѣно, относится къ нимъ разумно-критически, но не партiйно, — это простое требованiе практической абстракцiи, безъ чего никакой справедливости быть не можетъ, въ сравненiи съ претензiей любви къ врагамъ есть нѣчто весьма скромное; хотя оно, большею частiю, мало касается людей лучшаго сорта. Но оно, во всякомъ cлучаѣ, есть нѣчто для людей возможное, нѣчто ясное, и, наконецъ, при большемъ просвещенiи сознанiя и при повышенiи самобладанiя, есть также и нѣчто вполнѣ исполнимое. Напротивъ того, любовь къ врагамъ поскольку есть противная здравому смыслу нелепость, ведущая къ лицемѣiю, поскольку эта вещь или, лучше, эти слова, подчiненiемъ ясному различенiю, нельзя передѣлать во что-либо понятное, такъ чтобы приэтомъ терялось первоначальное свойство самого принципа. Поэтому, намъ остается одно, рацiонализировать съ нашей точки зрѣнiя, или же, если взять дѣло такъ, какъ оно есть, обвинить новогебраизмъ въ томъ, что въ силу стараго племенного еврейскаго порока, порока “лицемѣрiя”, онъ непроизвольно внесъ въ мiръ малую толику лицемѣрiя.

Парадоксы, которые еще предстоитъ разрешить, въ области этихъ ученiй представляютъ часто лишь весьма легковѣсный и дешевый товаръ. Что касается парадокса любви къ врагамъ, то исторiя человѣчества не разрешила его, а произвела доселѣ не болѣе какъ систему лицемѣрiя и личные, даже классовые типы лицемѣрiя, и за это зло если и не всецело, то все-таки въ извѣстной мѣрѣ, подлежитъ ответственности древнiй лицемерный народъ. “Лицемѣрно какъ у христiанъ”, — это изреченiе, быть можетъ, когда-нибудь позднѣе войдетъ въ поговорку, и этимъ, какъ доказано, мы обязаны характеру евреевъ, который, хотя и съ примѣсью иныхъ элементовъ, пустилъ корни надъ колыбелью или, лучше сказать, въ колыбели новой секты [7].

Если оставить въ сторонѣ личность самого Христа и все, что ему приписывалось, какъ требуетъ того морально очищающая критика, то понятно почти само собою, что въ ближайшемъ поколѣнiи остается на виду лишь то, что имѣетъ меньшую ценность, и что лучшее въ гебраизмѣ потонуло въ волнахъ худшаго. Уже этотъ Савлъ-Павелъ со своимъ двойственнымъ именемъ, двойственнымъ, характеромъ, даже двойственнымъ закономъ, со своимъ iудействомъ для iудеевъ, со своимъ стремленiемъ приладиться къ чему угодно иному, является опять представителемъ лжеучености, и потому больше пришелся по вкусу и новымъ лжеученымъ, чѣмъ самъ Христосъ, и эти новые лжеученые выдавали его даже за основателя христiанства. Едва ли стоитъ труда ближайшимъ образомъ изслѣдовать, какъ въ немъ и въ его посланiяхъ отразился характеръ евреевъ. Iудейскiй характеръ, а также разложенiе и безсодержательность той эпохи выступили приэтомъ со всею своею испорченностью. По собственному сознанiю Павла, пороки и прегрѣшенiя въ отдѣльныхъ обществахъ были еще хуже чѣмъ у самыхъ испорченнѣйшихъ грековъ. Этимъ доказывается, что подъ знаменемъ христiанства соединился, такъ сказать, соцiальный отборъ древнѣйшихъ элементовъ.