«Еврейское слово»: колонки

Утро 4-го до часу было заведомо занято, а в четыре я был приглашен на 20-летие журнала «Лехаим» – сказать, как было написано в приглашении, «несколько теплых слов и прочесть стихи». А еще это был день выборов. «Лехаим» все поздравляли и очень хвалили. Что в день рождения естественно. Тем более что у журнала есть определенные достижения. Он живой, интеллигентный, по большей части интересный, у него есть уровень. И вообще, сами попробуйте выпускать раз в месяц стостраничный журнал, и так 240 месяцев, и «Лехаим» вызовет у вас восхищение. Но кроме нескольких теплых слов, у меня было и несколько трезвых. В 90-е годы я прочел три-четыре номера американского журнала «Комментари» (в нем напечатали мой рассказ). Это тоже еврейский ежемесячник, то есть стоит на позициях иудаизма, освещает новости американской еврейской общины, Израиля и евреев в мире и отражает движение еврейской мысли, прежде всего политической. Но главное – это влиятельный общенациональный американский орган. Читая «Лехаим», я не узнаю о еврейской общине в России почти ничего, не понимаю даже, есть ли такая. Что ее членов интересует, что они думают. Какие в ней выдающиеся личности. Есть ли группировки. Есть ли специфически русская еврейская мысль. Собственно говоря, наибольшее достижение «Лехаима» – что он существует. Журнал выходит словно бы с оглядкой на то, не переступает ли он границы нынешнего толерантного отношения власти и широкой публики к евреям, не раздражает ли. Такое сознание кажется мне опасным, оно граничит с сознанием корпоративным, в первую очередь сознанием гетто… Мня себя человеком воспитанным, на вечере я дал прозвучать лишь осколкам этих соображений, завернув их предварительно в вату.

Голосовать я не собирался, в советское время отвык, исключение сделал только для Ельцина. Но по вечерам, в 7 часов я давно уже, есть такое слово, пришипился смотреть по телевизору «Новости», изо дня в день. Не то чтобы я их не знаю наперед, знаю все до одной. А интересно посмотреть, как их преподносят, что налепили, что отодрали, что за них выдают, какую не заметили. Накануне кануна выборов выступил Медведев и, оживляя чтение бегущей строки паузой, мимикой, имитацией непроизвольного жеста, попросил всех, то есть и меня лично, прийти на избирательные участки. Дескать, это такой единственный в пять лет день, когда он, президент, все остальные дни стоящий неизмеримо выше меня, сравнивается со мной, и я тем самым с ним. По слабодушию мне захотелось если и не на целые сутки, то хоть на полторы секунды опускания бюллетеня в щель почувствовать себя в мундире президента.

С торжества «Лехаима» я поехал на выборы. Наш микрорайон голосует в школе, в которой учились мои дети. И та ленинградская, в которой учился я, тоже становилась избирательным участком. И мы тоже не приходили на следующий день в класс, в помещении производилась дезинфекция, тогдашний электорат был такой же заразный, как нынешний. Вестибюль школы моих детей, как и 30 лет назад, терялся в полутьме, пахло, как и тогда, подкисшим буфетным завтраком. Напоминало о вызовах родителей к директору – например, меня, для выяснения причин, почему мои дочь и сын не пионеры и знаю ли я, чем это чревато. Но веяло и уютным прошлым, когда они были маленькими и мы с женой молодыми. Члены избирательной комиссии глядели на избирателей подозрительно, мы на них так же. Медведев очень нажимал, чтобы я голосовал за более достойных, в моем переводе – за менее недостойных. Что так, что так, они у нас с ним разные. Я поставил птичку против менее недостойного «Яблока» – зная, что половину ее отваливаю ЕР, а другую делю между остальными тремя, против которых пришел голосовать. Через полторы секунды мой бюллетень упал в ящик, я стал одной стосорокамилионной страны и вышел в ночной двор, тщетно ища глазами черный лимузин и машины сопровождения.