Читаем Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы полностью

Еврипид написал «Ифигению Таврическую»; написал таковую, следуя его почину, и Гёте. Сравнение обеих трагедий – излюбленная тема немецких теоретиков и эстетиков и на кафедре, и на школьной скамье – причем все плюсы оказываются на стороне новейшего поэта. Он превратил греческую героиню в «германскую деву» главным образом тем, что заменил мотив хитрости, посредством которой еврипидовская героиня торжествует над царем Тавриды, мотивом нравственной победы над ним. Еврипидовская Ифигения замышляет тайный побег из Тавриды, пользуясь для этого легковерием простака-варвара; гётевская отдает себя в его руки и уходит, напутствуемая благословением тронутого царя. Прогресс несомненен – поскольку он касается обеих трагедий; но не следует еврипидовскую трагедию, о которой идет речь, отождествлять с Еврипидом вообще. Действительно, когда Еврипид писал «Ифигению Таврическую», он увлекался еще элементом интриги, которую он довел до такого совершенства, что может считаться ее представителем в трагедии; специально интрига побега была им развита с такою виртуозностью, что его умнейший противник Аристофан жестоко осмеял его за нее в поставленных в 412 г. «Фесмофориазусах». Следует ли допустить, что Еврипид последовал мудрому греческому правилу: «учись у врагов»? Не знаем; но факт тот, что в поставленных после этого года трагедиях у Еврипида наблюдается стремление, выражаясь кратко, победить интригу. Такова его «Ифигения Авлидская». Ифигения должна быть принесена в жертву для благополучия похода; ее молодая жизнь возмущается против этого приговора; она находит заступника, она может спастись – но вот в решающую минуту она отказывается от всякой помощи и добровольно жертвует собой ради благополучия похода. Тогда суровость разгневанной богини смягчается и она сама спасает великодушную деву.

Такую же победу над интригой имеем мы здесь, и вот причина, почему элементы самой интриги отступают, как мы видели, на задний план. Имея все средства спасения в руках, Ипсипила от них отказывается и отдает повинную голову на суд гневной матери-царицы.

Этим, надобно полагать, кончалось второе действие. Были ли в нем и другие сцены кроме упомянутых – мы не знаем. Не знаем также, каково было содержание хорической песни, отделявшей второе действие от третьего.

IX

В чем состояла главная сцена третьего действия – это всякий знаток трагической техники Еврипида может предугадать заранее. Предстоят упреки доведенной до отчаяния Евридики, защита Ипсипилы, речи, проникнутые страстью и волнением – для них у древних трагиков, и особенно у Еврипида, имелись особые сцены со строго определенной композицией: так называемые агоны. Соображения обоих противников поэт сосредоточивает в двух связных, направленных друг против друга речах; за каждой следовало обыкновенно двустишие хора, которому в этих агонах принадлежит роль не всегда бесстрастного судьи. Можно быть какого угодно мнения об этой условности Еврипидовой трагедии; нет спора, нас эти почти судебные речи с их логически выдержанной аргументацией подчас расхолаживают. Но тогда люди увлекались искусством слова; специально о Еврипиде мы знаем, что все молодые Афины были в восторге от его «судебных речей».

Итак, предстоит «агон» Евридики и Ипсипилы. Что скажет няня погибшего Офельта? Что она любила это дитя; что она сама когда-то была матерью; что она без злого умысла положила его туда, где он стал жертвой змея; что не должно решать важные дела под влиянием гнева… Действительно, среди отрывков есть один, очевидно сюда подходящий; сохранены только начала строк, но с ними – что очень ценно – и имена действующих лиц. Всматриваясь пристально в уцелевшие слова, мы мало-помалу получаем картину, позволяющую нам с некоторым правдоподобием дополнить и недостающее. По-видимому, Ипсипила кончает свою речь:

Не заглушай в себе завета правдыИ взвесь значенье слова моего.Зачем порывам гнева отдаваться?Пусть время умудрит тебя – и тыХулы избегнешь женского сужденья.Почтить ты сына хочешь? Подожди:Ряд дней дитяти чести не убавит.А согрешишь – возврата нет тебе.

Корифейка

Твое достойно слово, Ипсипила;Одобрят все разумные его.

Евридика

К чему тут слов красивых вереницы?..........................................................
Перейти на страницу:

Похожие книги

Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука
Повседневная жизнь Китая в эпоху Мин
Повседневная жизнь Китая в эпоху Мин

Правление династии Мин (1368–1644) стало временем подведения итогов трехтысячелетнего развития китайской цивилизации. В эту эпоху достигли наивысшего развития все ее формы — поэзия и театр, живопись и архитектура, придворный этикет и народный фольклор. Однако изящество все чаще оборачивалось мертвым шаблоном, а поиск новых форм — вырождением содержания. Пытаясь преодолеть кризис традиции, философы переосмысливали догмы конфуцианства, художники «одним движением кисти зачеркивали сделанное прежде», а власть осуществляла идейный контроль над обществом при помощи предписаний и запретов. В своей новой книге ведущий российский исследователь Китая, профессор В. В. Малявин, рассматривает не столько конкретные проявления повседневной жизни китайцев в эпоху Мин, сколько истоки и глубинный смысл этих проявлений в диапазоне от религиозных церемоний до кулинарии и эротических романов. Это новаторское исследование адресовано как знатокам удивительной китайской культуры, так и тем, кто делает лишь первые шаги в ее изучении.

Владимир Вячеславович Малявин

Культурология / История / Образование и наука