Еврипид написал «Ифигению Таврическую»; написал таковую, следуя его почину, и Гёте. Сравнение обеих трагедий – излюбленная тема немецких теоретиков и эстетиков и на кафедре, и на школьной скамье – причем все плюсы оказываются на стороне новейшего поэта. Он превратил греческую героиню в «германскую деву» главным образом тем, что заменил мотив хитрости, посредством которой еврипидовская героиня торжествует над царем Тавриды, мотивом нравственной победы над ним. Еврипидовская Ифигения замышляет тайный побег из Тавриды, пользуясь для этого легковерием простака-варвара; гётевская отдает себя в его руки и уходит, напутствуемая благословением тронутого царя. Прогресс несомненен – поскольку он касается обеих трагедий; но не следует еврипидовскую трагедию, о которой идет речь, отождествлять с Еврипидом вообще. Действительно, когда Еврипид писал «Ифигению Таврическую», он увлекался еще элементом интриги, которую он довел до такого совершенства, что может считаться ее представителем в трагедии; специально интрига побега была им развита с такою виртуозностью, что его умнейший противник Аристофан жестоко осмеял его за нее в поставленных в 412 г. «Фесмофориазусах». Следует ли допустить, что Еврипид последовал мудрому греческому правилу: «учись у врагов»? Не знаем; но факт тот, что в поставленных после этого года трагедиях у Еврипида наблюдается стремление, выражаясь кратко, победить интригу. Такова его «Ифигения Авлидская». Ифигения должна быть принесена в жертву для благополучия похода; ее молодая жизнь возмущается против этого приговора; она находит заступника, она может спастись – но вот в решающую минуту она отказывается от всякой помощи и добровольно жертвует собой ради благополучия похода. Тогда суровость разгневанной богини смягчается и она сама спасает великодушную деву.
Такую же победу над интригой имеем мы здесь, и вот причина, почему элементы самой интриги отступают, как мы видели, на задний план. Имея все средства спасения в руках, Ипсипила от них отказывается и отдает повинную голову на суд гневной матери-царицы.
Этим, надобно полагать, кончалось второе действие. Были ли в нем и другие сцены кроме упомянутых – мы не знаем. Не знаем также, каково было содержание хорической песни, отделявшей второе действие от третьего.
В чем состояла главная сцена
Итак, предстоит «агон» Евридики и Ипсипилы. Что скажет няня погибшего Офельта? Что она любила это дитя; что она сама когда-то была матерью; что она без злого умысла положила его туда, где он стал жертвой змея; что не должно решать важные дела под влиянием гнева… Действительно, среди отрывков есть один, очевидно сюда подходящий; сохранены только начала строк, но с ними – что очень ценно – и имена действующих лиц. Всматриваясь пристально в уцелевшие слова, мы мало-помалу получаем картину, позволяющую нам с некоторым правдоподобием дополнить и недостающее. По-видимому, Ипсипила кончает свою речь: