С этим мотивом мы до сих пор еще не встречались – и не встретимся даже в подробной психологической картине, которую начертало перо Овидия; как это ни странно, но римский поэт предварил им мысль новейшей баллады, и даже не столько «Леноры», сколько «Людмилы», которая именно с нее и начинается:
Вероятно, и у Левиевой Лаодамии ревнивые опасения уступили место более реальному страху; мы этого не знаем. Как бы то ни было, но реальный страх оправдывается: получено известие о смерти Протесилая, и ее отец не намерен долее ждать. Он приискал для дочери нового жениха; ее сопротивление напрасно, справляется свадьба. Эта свадьба описывается подробно: тут и священнодействия, и пир, и чествования богов, и веселье смертных:
обычная приправа греческой и римской свадьбы, Fescennina jocatio. Наконец торжество кончилось, молодые уходят к себе:
Чем-то зловещим веет от этой ночной тишины, сменившей шумный день; мы знаем этот мотив из «Леноры».
По-видимому, и у римского поэта здесь следовало появление призрака. Вопли уведенной насильно невесты достигли слуха ее любимого первого мужа, нарушили его чуткий сон под покровом земли; он приходит к ней – приходит за ней.
Вот как мы, руководясь отрывками и общими чертами фабулы, можем восстановить балладу Левия. Конечно, этих отрывков слишком мало для того, чтобы мы могли ручаться за полноту нашей реконструкции. О статуе Протесилая в них не упоминается вовсе; конечно, это могло быть делом случая, но с другой стороны, можно сослаться на то, что версия, очень схожая с только что восстановленной, предполагается в кратком резюме Евстафия в его комментарии к «Илиаде»: «А другие говорят, что Лаодамия, вследствие гнева Афродиты, и после смерти Протесилая пылала любовью к нему; по получении известия о его гибели она не только стала горевать о нем, но и, будучи заставляема отцом вступить во второй брак, не отказалась от своей любви; насильно заключенная, она все-таки проводила ночи с мужем, предпочитая союз с мертвым общению с живым, пока не умерла от тоски».
О популярности нашего мифа в александрийскую и римскую эпоху свидетельствует и краткий намек у Проперция; но так как он никакой новой черты не прибавляет к тому, что нам уже известно, то мы, не останавливаясь на нем, прямо переходим к тому поэту, от которого нам осталось единственное цельное произведение, посвященное сюжету античной Леноры, – к Овидию.
«Лаодамия» Овидия – не просто баллада: это баллада-послание. Она принадлежит к циклу любовных посланий мифических героинь, сохраненному нам под двойным заглавием «Epistulae», или «Heroides», и занимает в нем тринадцатое место. Общая всем поэмам этого цикла форма такова: героиня, по какой бы то ни было причине разлученная со своим милым, пишет ему письмо. Понятно, что самый факт такого письма был в подавляющем большинстве случаев вымыслом самого поэта, а потому и выбор момента для него всецело зависел от него. Он выбирал его с таким расчетом, чтобы ему можно было ввести в сочиняемое письмо как можно более эффектного балладического материала; но иногда при этом встречались особого рода трудности, и между прочим в нашем случае. Собственно балладический характер участь Лаодамии принимает лишь после получения известия о смерти Протесилая; но именно тогда не было уже никакого основания писать ему письмо. Он должен был поэтому избрать более ранний момент; а если так, то трагедия Лаодамии могла быть затронута лишь в форме невольных намеков или предчувствий. Разумеется, поэзия от этого ничуть не потеряла – совершенно напротив; исполненная зловещих чаяний «Лаодамия» принадлежит к лучшим поэмам всего цикла «Героинь».