Читаем Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы полностью

Попытаемся прежде всего восстановить эпическую фабулу, предполагаемую нашим поэтом; зная о его стремлении исчерпать эпический материал с возможной полнотой, мы будем иметь полное право исключить из этой фабулы все то, на что в нашей балладе не встретится никакого намека. А потому мы заключаем: ничего такого, что могло бы вызвать гнев богов, в Овидиевой «Лаодамии» не предполагается: ни упущенного жертвоприношения, ни предваренной свадьбы в полуготовом доме. Лаодамия вышла за Протесилая по всем правилам греческой обрядности; она живет царицей в его доме – теперь, в его отсутствие, под властью его старого отца, своего свекра Ификла, в ближайшем общении со своим отцом Акастом и своей матерью и почетно навещаемая женами филакийских вельмож. Правда, ее медовый месяц с молодым мужем был прерван в самом начале: этот еврипидовский мотив мы должны предположить и у Овидия, хотя определенного указания на это нет. Этим объясняется та своеобразная чувственность, которою баллада проникнута; так и видно, что брачная жизнь еще не успела, говоря словами Катулла,

Негою долгих ночей утолить ее жажды любовной.

Она еще молода: этим объясняется наивность советов, которые она дает своему мужу, наивность, усугубляемую в нашем случае контрастом. Ведь тот человек, которому она так настоятельно советует всячески беречь свою жизнь и видеть свою единственную цель в том, чтобы, уйдя от смерти, как можно скорей вернуться в ее объятия, – его знало предание как самого храброго и самоотверженного в ахейском войске, как того, который не задумался идти навстречу верной смерти, чтобы, принеся себя в жертву, обеспечить своей родине успех на войне.

Итак, Протесилай уплыл от своей молодой жены после первых же дней их брачной жизни; по уговору, он соединил свои силы с прочим греческим флотом в беотийской гавани Авлиде, и здесь его с прочими задержали неблагоприятные ветры. Об этой задержке узнала Лаодамия; и вот она пишет ему туда же, в Авлиду. Это избранный поэтом момент; все дальнейшее могло быть сообщено лишь в виде чаяний и вещаний.

Протесилаю суждено погибнуть; в этом сомнения нет. Уже при его уходе из дому произошла пустая, но зловещая случайность: переступая за порог, он задел его ногой. Лаодамия заметила это тревожное знамение и поспешила в тихой молитве дать ему хорошее толкование. Но ее душа неспокойна, и она все-таки решается написать мужу об этой нехорошей примете, чтобы он был осторожен в бою. Но это не всё. Ее беспокоят сновидения: она видит своего мужа по ночам с грустным выражением лица и слышит от него, вместо ожидаемых нежностей, одни только печальные, зловещие слова. Да, он, несомненно, погибнет, и мы знаем даже, как он погибнет: он будет убит, первым спрыгнув на троянский берег. Вещание о том, что первый гость вражьей земли будет первой жертвой войны, уже распространилось в греческом войске; оно дошло и до Лаодамии, и ей страшно, как бы оно не сбылось на ее муже: с наивной настойчивостью просит она его не гоняться за призраком пустой славы. Мы знаем также, от кого он погибнет: имя Гектора запало в сердце его жены и наполняет ее безотчетным страхом. Как она узнала о нем? Это вполне естественно: похищение Елены, ближайший повод войны, было темой повсеместных разговоров, все интересовались личностью искусителя и его речами; так и Лаодамии было известно, что он, ввиду предстоящей войны, особенно рассчитывал на помощь своего доблестного брата, первого из троянских богатырей.

Итак, Протесилаю суждено пасть от руки Гектора в первой же схватке на троянском побережье; какова же будет участь Лаодамии? Какому мотиву отдаст Овидий предпочтение – мотиву статуи или мотиву призрака? Или, быть может, он, подобно Еврипиду, комбинирует оба? Несомненно, последнее; в этом нас убеждает конец послания. Лаодамия говорит о восковом изображении, заменяющем ей Протесилая; она описывает его в странных, загадочных выражениях; видно, что душа обреченного уже наполовину переселилась в его изваяние. Правда, в одном он расходится с Еврипидом: у того Лаодамия велит изготовить себе изображение мужа уже после того, как она узнала о его смерти. Но это уклонение было необходимо, если вообще Овидий дорожил этой чертой и хотел упомянуть о ней. А с другой стороны, и мотив призрака затронут в последних стихах, в торжественном обете молодой жены «последовать спутницей за мужем, куда бы он ее ни позвал, случится ли то, чего она, увы, боится, или же он останется невредим». Очевидно, сбудется первое: убитый, он придет за нею, и она вместе с ним покинет этот мир. О возможности новой свадьбы не упоминается вовсе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука
Повседневная жизнь Китая в эпоху Мин
Повседневная жизнь Китая в эпоху Мин

Правление династии Мин (1368–1644) стало временем подведения итогов трехтысячелетнего развития китайской цивилизации. В эту эпоху достигли наивысшего развития все ее формы — поэзия и театр, живопись и архитектура, придворный этикет и народный фольклор. Однако изящество все чаще оборачивалось мертвым шаблоном, а поиск новых форм — вырождением содержания. Пытаясь преодолеть кризис традиции, философы переосмысливали догмы конфуцианства, художники «одним движением кисти зачеркивали сделанное прежде», а власть осуществляла идейный контроль над обществом при помощи предписаний и запретов. В своей новой книге ведущий российский исследователь Китая, профессор В. В. Малявин, рассматривает не столько конкретные проявления повседневной жизни китайцев в эпоху Мин, сколько истоки и глубинный смысл этих проявлений в диапазоне от религиозных церемоний до кулинарии и эротических романов. Это новаторское исследование адресовано как знатокам удивительной китайской культуры, так и тем, кто делает лишь первые шаги в ее изучении.

Владимир Вячеславович Малявин

Культурология / История / Образование и наука